Чертобой. Свой среди чужих
Шрифт:
— Так мы результат улучшим.
Кабинеты тоже пустые, все обитатели убежали к месту взрыва — нечто подобное было в Арзамасе, когда на станции грохнули вагоны со взрывчаткой. Сколько у нас времени еще будет? Час, а то и чуть больше, — наверняка. Пока осмотрятся, потом начнут разбираться, искать виновных, делать выводы, трындеть по теме и сверх нее… следом наступит очередь кого-нибудь из власть предержащих толкнуть речь. Без речи в любое время и в любую эпоху никуда — святое. Аплодисменты займут минут десять. Хорошо, успеваем.
На третьем этаже сюрприз — из ближайшего кабинета с визгом
— Игорь Палыч!!!!
— Мусенька, ну чего ты там напугалась? — проворковал голосок из-за приоткрытой двери, и в коридор выкатился колобок. Знаете, классический такой папик — маленький, толстенький, лысенький… Штанов нет, а не то бы брюшко точно свисало через ремень в арбузной болезни, когда живот растет, но хвостик вянет. Зато есть белоснежная рубашка, широкий галстук, поддерживаемый старомодной заколкой с нехилым камешком, и белые же, но грязные носки с выглядывающими из дырок большими пальцами. Ногти на ногах подстригать нужно, дядя, если уж обгрызть не дотягиваешься!
Сын подвинул девицу в сторону и шагнул к пожилому ловеласу:
— Беременный? — Вопрос сопровождался сильным хлопком по выступающему пузу.
Вот это зря — у мужика нервы и так на пределе (обнаружить в придачу к пышной попке собственной секретарши еще и двух перемазанных как черти мордоворотов), а тут… Раздался звук, похожий на треск рвущейся материи, и находиться рядом стало мучительно и невыносимо. Андрея запах не остановил, хотя лицо скривилось в брезгливой гримасе, из-за свежих шрамов превратившись в маску страшного языческого божества. С тихим шелестом пошла шашка из ножен… угрожающе звякнула, влетев обратно.
Колобок собрал остатки самообладания:
— Вы кто и по какому праву? — Даже попытался расправить грудь, что вместе с вынужденно широко расставленными ногами смотрелось несколько комично. — Почему…
Закончить вопрос не успел — грязный сапог влетел в живот, вмяв его почти до позвоночника, а толстяка отшвырнуло обратно в кабинет.
— Убива… — Секретарша захлебнулась на полуслове, получив легкий тычок в солнечное сплетение, и упала на колени.
— Заткнись, — обернувшись в двери, посоветовал Андрей. — Я женщин не бью, но покалечить могу запросто.
Прошел дальше и с силой наступил колобку на горло:
— Дети где?
— Т… т… там… — Слабое движение подбородком куда-то вверх.
— Если обманул — вернусь и убью! Понял?
— П… п… понял.
Хорошо быть таким сообразительным. Вот я — тупой! Поэтому, опустившись на одно колено, перехватываю толстяку глотку. Теперь нож вытереть об рубашку и обратно за голенище… порядок.
— Зачем? — Андрей с недоумением смотрит на тело, все еще не верящее в случившееся, царапающее пол и не отпускающее утекающую жизнь.
— Лучше сейчас, в горячке боя.
— У нас бой?
— Разумеется. Разве не заметил?
— Но почему?
Вроде бы простой вопрос, а ответить сложно. И долго объяснять, что потом появится неисчислимое множество таких вот толстячков, требующих свой кусок пирога, потому что именно они больше всех боролись с проклятой тиранией и, соответственно, больше всех пострадали. Не лучше ли немного проредить «борцов» заранее? Тем более — пирога не будет. От пирогов харя трескается!
— Да не понравился он мне, вот и все.
Сын привычно пожал плечами, принимая объяснение, и, улыбнувшись, напомнил полузабытую песенку из мирного времени:
Хама может обуздать Только сила грубая. Или пуля. Но нельзя, С детства заучил: Гуманизьм… туда-сюда… Человеколюбие… Но человек бы восемь Я бы лично замочил. [8]— Ага, примерно так.
— Да я что, разве возражаю?
На всякий случай проверили остальные кабинеты — пустота, близкая к абсолютной. Заметно, что люди привыкли к дисциплине, но, скорее всего, даже краешком глаза не видели обычный армейский устав. Любой из них. Иначе не побросали бы здесь все и не сбежали организованной толпой глазеть на невиданное зрелище. Нехорошо получилось — вот ладно мы зашли, а если какие проходимцы с преступными намерениями? Вот так серебряные ложки и пропадают.
8
Тимур Шаов.
В коридоре Андрей потрогал свернувшуюся в позе эмбриона голую девицу. Сначала ногой, потом, не заметив должного эффекта, ущипнул за оттопыренную задницу. Примерно так же лошади кусаются. Может, чуть послабже, но они-то в кузнице молотобойцами не работают.
— Эй, подруга, просыпайся, новые клиенты пришли!
Секретарша сжалась еще сильнее, ожидая в лучшем случае двойного изнасилования, а в худшем — нож под ребро. Да, даже жалко разочаровывать… Вмешиваюсь:
— Муся, неприлично молчать, когда с тобой старшие разговаривают! — Комплимент, хотя и сомнительный — не намного она помладше меня будет.
— Марина я. — Девица открыла глаза и всхлипнула, пряча лицо в ладонях. — Это Игорь Палыч зовет… звал.
Бля-я-я… только не хватало для полного счастья женских слез. Сейчас окажется, что эта матрешка втрескалась в начальника, а я, негодяй, разрушил идиллию. Но плачет зря — почему-то считается, будто мужчины от плача теряются и становятся управляемыми, хоть веревки вей. У меня с точностью до наоборот — возникает желание заткнуть фонтан, лучше всего — ударом кулака. Ни разу, правда, не употреблял столь радикальных методов, удавалось сдержаться, но всегда готов научиться чему-нибудь новому. Натура любознательная…
— Хватит причитать! — прикрикиваю строго. — Не свет клином сошелся на твоем Игорь Палыче, найдешь мужа помоложе.
Успокаиваю, а сам не верю в подобное при нынешнем тотальном дефиците молодых и одновременно холостых мужчин. Но ответ Марины обескураживает:
— У меня их два, — и тут же уточняет: — Только первый не здесь живет, а на том берегу Оки. А приезжает редко.
— Ну ты, нимфоманка. — Андрей приносит из кабинета пиджак и бросает девице. — Прелести немного прикрой и показывай!