Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии
Шрифт:
Сгорбившись, вцепившись ладонями в сиденье стула, «пропагандист» молчал, что-то очень внимательно рассматривая на полу у ног.
— Кгм, — наконец-то решил внести свою лепту в летучку партбосс редакции подполковник Розов. — У меня вопрос к тебе, Олег. Коль уж ты считал, что твой начальник отдал явно незаконный приказ, почему тогда ты его не обжаловал по команде? Взял бы да и написал на имя редактора подробный рапорт про заавторство…
— Благодарю за «отеческий» совет плевать против ветра, — с сарказмом ответил Федоров. — Обязательно применю в будущем.
— Да я… я на тебя в суд подам! — с криком взвился со стула майор.
— Молчать! — властно приказал, тяжело хлопнув ладонью по столу, Чаров, и тоже поднялся на ноги. — Летучка окончена! По рабочим местам! Альмин и Федоров — остаться!
Из редакторского кабинета еще долго доносился грозный рык. Однако бывшему дежурному по номеру лишь вскользь попеняли за нарушение негласной традиции, а львиная доля гневных упреков обрушилась на официального автора зарисовки. Главным аргументом был избран тезис, что, когда журналиста критикуют собратья по перу, он обязан со вниманием впитывать дельные советы и уж тем паче не переводить стрелки на начальника, выставляя того на посмешище.
По сути, Чаров Федорову вообще больше слова сказать не дал, а закончил многобалльный разнос угрозой, что, если подобное повторится еще раз, придется серьезно подумать, место ли капитану в редакционном коллективе.
Неделю после этих событий Альмин гоголем ходил по отделам и, раздуваясь от гордости, все толковал о своей принципиальности. Мало кто из журналистов соглашался с ним, но вслух предпочитали не высказываться. С Федоровым майор даже здороваться перестал. Офицеры друг с другом не разговаривали, впрочем, продолжая работать за соседними столами.
Однако скандальная история на том не закончилась.
Согласно графику нарядов, ВрИО главного «пропагандиста» вскоре вновь заступил на дежурство по номеру. Пока он вычитывал полосы, внося в них свою и редакторскую правки, Федоров корпел над новым материалом. К восьми вечера, когда в редакции, кроме него и Альмина, никого из офицеров уже не оставалось, майор отнес подписанную последнюю полосу в типографию и собрался домой. Но тут капитан неожиданно вышел из-за стола и ключом запер изнутри дверь кабинета. Альмин, оставив в покое шинель, выжидательно застыл возле вешалки.
— Ты… чего? — насторожился он.
— Разве не догадываешься? — с усмешкой просветил его Федоров. — Пора по счетам платить. За «принципиальность». Я ведь тебе обещал, что морду набью, а ты не вник, ходил по всем отделам и опять мне на голову ср…л.
— Ты со мной не справишься! — сорвавшись на фальцет, заявил майор и на всякий случай переместился за свой рабочий стол. — А за рукоприкладство под трибунал пойдешь!
— Так свидетелей нет, — уже без улыбки возразил капитан. — Мои показания против твоих будут, а презумпция невиновности сомнение всегда толкует в пользу ответчика.
— Я… я кричать буду! — с надрывом предупредил Альмин.
— Еще успеешь, пока лучше послушай. — И Федоров присел на край своего стола. — Не столь давно был я в командировке в (офицер назвал краевой центр, входящий в ЮжВО). Там, помимо других частей, ракетная бригада ПВО стоит. Вот ее замполит у меня и выспрашивал: какой это такой Альмин в газете служит? Не тот ли, что тогда-то ракетное училище оканчивал, да как имя-отчество, да не маленького ли роста? Когда же все сошлось, сказал, что учились вы вместе и ты на курсе носил прозвище Павлик Морозов, потому как всех ежедневно закладывал, и замучились тебе «темные» устраивать, да все без толку…
— Врет он все! — даже не уточняя фамилии замполита, тут же отперся майор. — Давай открывай, иначе…
— Что «иначе»? — переспросил капитан и, встав со стола, принялся не спеша снимать китель и галстук. — Ори громче — может, вахтерша и услышит. Хотя с первого-то этажа до третьего, да через четыре двери, да при подглуховатости… Ты уж лучше защищайся. Мужик ведь вроде, твою мать…
С этими словами Федоров резким движением ухватил собрата по отделу за отвороты кителя и сильно дернул на себя.
— А-ай! — И Альмин распластался животом на столе.
Следующим движением капитан подтянул майора ближе к себе, так, что ноги старшего офицера оторвались от пола. Пригнув Альмину голову, Федоров зажал его шею меж ног и вынул из брюк ремень.
— Тебя бить — только руки марать. Но высечь за подлость край надо. — И сложил ремень вдвое.
Порка сопровождалась грязной руганью и угрозами со стороны наказуемого. Альмин щипался и пытался оцарапать ноги Федорову, приглушенно вскрикивал: «Убью-у-у!» — и все добавлял экспрессивные словосочетания. Младший офицер во время экзекуции не произнес ничего, только в такт ударам с оттягом смачно хэкал.
Преизрядно исполосовав Альмину задницу, капитан наконец отпустил майора, который тут же, обежав стол, кинулся на обидчика с кулаками.
— Н-на! — встретил его Федоров сильным ударом ботинка в пах.
— У-у-у… — взвыл Альмин, складываясь пополам, и боком завалился на пол, прижимая ладони к ушибленному месту.
— Отдыхай пока, — подвел итог экзекуции Федоров. — Заодно и о жизни поразмышляй. Кто-то ведь и пришибить может за подлость.
— Все равно ты сядешь! — всхлипнув, пообещал с пола Альмин.
— Дурак! Хоть капля ума есть — промолчишь в тряпочку. А впрочем…
Капитан обреченно махнул рукой и стал надевать китель.
ВрИО главного «пропагандиста» совету не внял: на следующий же день настрочил заявление в военную прокуратуру и рапорт на имя редактора. Эти документы позднее подкрепил копиями акта судмедэкспертизы…
Как ни старался полковник Чаров замять скандальный случай, ЧП получило широчайшую огласку в штабе округа и даже докатилось до Министерства обороны. Над выпоротым майором откровенно потешались; Федорова, не отрицавшего факта «ремнеприкладства», пугали тюрьмой, а у редактора с издевкой выспрашивали про «новые методы воспитания подчиненных», которые творческий спор решают столь нетривиально.