Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии
Шрифт:
…Уже в подразделении накоротке выяснил, что испарился рядовой после того, как заступающие в караул солдаты улеглись в койки. На двухчасовой отдых — как и регламентировал УГ и КС. Семыкин тут почти сразу у дежурного по роте в туалет попросился, а отхожее место во дворе. Нет, конечно, в казарме сортир тоже наличествует, но сие привилегированное место — лишь для офицеров и сержантов. В общем, не вернулся любитель хлеборезочной на свое спальное место. Вероятнее всего, через забор, возле мусорных баков, махнул — такое в нашей практике уже бывало, там «слабое звено», — и в бега. Пока суть да дело, первые поиски успехом не увенчались. Пришлось в срочном
Короче, когда я через сутки с гарнизонного караула сменился, хитроделаного еще не обнаружили. Зато мне при сдаче личного оружия «подвезло» на комбата напороться.
— Ага, виновник торжества! Наконец-то обозначился! — критически причмокивая после каждого восклицательного предложения, заявил подполковник, словно я невесть где сутки пропадал, отлынивая от всеобщих поисков. — Ну и где твой самовольщик ныне обретается?
Я благоразумно смолчал, что Семыкин не только мой солдат, а вообще-то целой Советской Армии, стало быть, отчасти и комбатов. Тем паче соображений насчет места пребывания нынешнего его у меня тоже не имелось. Но, поскольку начальник сверлил меня требовательным взглядом, я, кашлянув, проинформировал:
— Он сильно в караул идти не хотел. Упирал все на память дырявую. УГ и КС он, значит, не воспринимает. В хлеборезочную вместо того лыжи навострял, на масло и сахар…
— Ну и?.. — живо заинтересовался комбат.
— Так мы с ним дополнительно занимались. И я лично, и сержант. Буквально за уши тянули. Считаю, для внутреннего караула соответствовал вполне. Только, предполагаю, испугался почему-то самого дежурства на посту. Может, с детства темноты боялся?
— Может, может… Лапшу мне тут, понимаешь, на уши! Детские сказки — и никакой конкретики! — выпучив глаза и яростно причмокнув, заорал подполковник. — А солдат твой! Твой, заруби себе на носу! Где он, хотя бы предположительно? Так и знал, что не в курсе! Тьфу! И наберут же, мать твою, умников с «гражданки»! Сам еще не сформировался как офицер, а туда же: караульным взводом командовать! Напросился!
— Так ведь это ж вы мне лично и приказали… — опрометчиво ляпнул я.
— Молчать! — рассвирепел комбат, зримо багровея, и глаза его чуть не выкатились из орбит. — Только препираться, на большее не способен! Бездельник! Очковтиратель! Шлангом прикинулся! Значит, так: бегом марш в роту! Активно включиться в поиски самовольщика! Исполняйте!
— Есть… — нехотя откозырял я. Это после суток-то боевой службы! Увы, приказ есть приказ: вперед, обжаловать имеешь право только после его исполнения.
…Семыкина тогда искали до полуночи. К тому времени мы город уже частым бреднем прочесали, а толку…
На следующий день учебные занятия уплотнили (читай — частью пожертвовали), и личный состав после обеда чуть ли не полностью был брошен на прочесывание обширных дачных участков за городом. Кроме меня: тут статья нежданно оказалась особая…
— Почему именно я — понятно. А вот почему за свой личный счет — совершенно нет! — к тому времени отбивался я в кабинете комбата сразу от трех старших офицеров: хозяина помещения, ротного и начальника политотдела. Активнее всех наседал именно он.
— Вот! Сразу видно: военного училища не заканчивал! Как результат — незрел во всех аспектах! Не понимает главного: это его солдат! Которому командир взвода отца и мать заменять должен! А из него какой родитель, если рядовой в самоволку подался?! Вопрос: почему? Обидели? Кто? Чем? А взводный отгородился от личного состава и даже и не заметил? — втолковывал начпо комбату и ротному, намеренно ведя речь обо мне в третьем лице. — Плюс и сейчас делает вид, будто ни при чем!
— Ремешком прикидывается! С темы съезжает! Ух, моя бы воля! — чмокнув, танком наехал и комбат и даже погрозил мне пухлым кулаком.
— Да пойми ты, дурья твоя голова! — наконец подключился к разговору и ротный. — Ну нет у начфина такой расходной статьи: на командировки в гости к совершившим самовольную отлучку. В смысле к их родителям. Скажи спасибо, командир части липовое командировочное удостоверение подписать согласился. Как вернешься, сразу порвешь. И заказ на билет «с кровью» из брони выцарапывали. Лететь край надо! Да, за личный счет. Но солдат-то ведь твой!
— Ну а если бы он не из Симферополя, а с Сахалина призывался? — предположил я. — Туда-оттуда мне на билеты надо было бы год трубить!
— Опять с темы съезжаете? — переквалифицировался и начпо на лексикон комбата.
А тот чмокнул и выразился еще резче:
— Если бы у бабушки был хрен, она была бы дедушкой! Короче, тебе приказывают немедленно вылететь к родителям Семыкина! Вот и изволь исполнять. Если же нет — пойдешь у меня на суд офицерской чести!
«Чтоб это тебя до рядового разжаловали — и на „гражданку“ пинком без пенсии! — подумал я. — Чмоки-чмоки хренов… Сам-то даже и рубля из кармана не собираешься выкладывать! Равно как остальные господа-товарищи — все за мой счет норовят проскочить! Да еще и не факт, что из этой командировки хоть какой-то толк будет. И-эхх, где она, социальная справедливость?»
Но вслух произнес лишь:
— Понял. Есть. Лечу.
— Политически созревает… — расплылся в довольной улыбке начпо.
…Инициатива направить меня к родителям Семыкина, чтобы на родине самовольщика поглубже вникнуть в обстановку, в которой он рос, принадлежала как раз ему. Подполковнику, видите ли, взбрело в голову побеседовать с капитаном Тюлькиным из соседней роты, как раз ездившим «купцом» за призывниками в Симферополь. Ну, тут интересные факты и выяснились. Семыкин-то, оказывается, дважды из военкомата и однажды уже с поезда деру дать пытался. Да не везло: всякий раз ловили. Отсюда и «блестящая» «политическая» идея с командировкой за мой счет. Правда, отец солдата, с которым еще в первый день, как сынок пятки салом намазал, по телефону связались, категорически отрицал наличие беглеца в родных пенатах, и не очень-то было и ясно, чего там в итоге выяснять. Тем не менее через два часа меня скоропалительно забросили на борт лайнера.
И кто бы мог предугадать, что еще минут через сорок, в ходе дачных поисков, беглец, уже переодетый в какую-то рванину, будет опознан одним из сержантов нашей роты и под усиленным конвоем препровожден на ковер к руководству полка, а оттуда белым лебедем на гарнизонную гауптвахту. Сроком на десять суток: максимально, что мог объявить командир части.
…Все это мне прямо в аэропорту Симферополя сообщил отец убегуна — худосочный и тоже лопоухий, как и сын, мужчина в возрасте под шестьдесят (самовольщик, оказывается, последышем был).