Чертовка в Академии магии

Черная Мстислава

— Ага.

— Вот внутри была особая среда, полезная для энергетической структуры. Само по себе нахождение там бесполезно. В том смысле, что надо, навскидку, не меньше года безвылазно сидеть, чтобы каналы нормально укрепились. Но ты уничтожила существо, которое поддерживало это пространство. Магия покинула зеркало… через тебя.

— О? А про какое существо ты говоришь? — разговор неплохо отвлекает от боли.

И не только разговор. Рамис держит меня за руку и большим пальцем мягко массирует мою ладонь, нажимая то чуть сильнее, то чуть слабее. Да и бегущая по венам лава хоть и не остыла, но почему-то больше не жжёт, я просто чувствую ей жар.

— Которое в зеркале на троне сидело и выглядело, как

женщина. Оно что угодно, но не живой человек. Полагаю, нежить, хотя это странно.

— Почему?

Ответ я и без Рамиса знаю, но мне нравится его слушать.

— Я всегда считал нежить выдумкой, страшилками из древних легенд. Ошибался. Мы все ошибались. И такую угрозу едва не пропустили. Ты как, Мирта?

— Уже лучше.

Оказывается, я лежу не на камне, а на бронзе. Рамис мягко удерживает меня, не позволяет подняться.

— Не торопись, тебе нельзя двигаться, пока энергетические каналы не успокоятся. Пить хочешь?

— Хочу.

— Я принесу воду из лагеря. Минут пять, хорошо?

— Угу.

Так мы всё ещё под землёй? Ну да, логично.

— Рамис, ты как себя чувствуешь? — спохватываюсь я.

— Получше некоторых, — хмыкает он. — Лежи спокойно, со мной всё в порядке

Трудно поверить. Ко мне постепенно возвращаются воспоминания, как я прыгнула в зазеркалье, как мы оказались без воздуха и едва не задохнулись, как я пыталась вытащить нас обоих, но у меня не получилось. Так почему мы живы? Нет, я этому факту очень рада, но непонятно же. Видимо, с гибелью королевны погибло и зазеркалье, а нас с Рамисом выбросило в реальный мир.

Лежать на бронзе неудобно, я пробую чуть сменить положение, заодно поворачиваю голову. Рамис так спокойно ушёл. Разве мы одни? А те «куколки», которых он обездвижел.

— Что?!

Забывшись, я резко сажусь.

Здравствуй, разгадка исчезновения древней цивилизации. По крайней мере, половина разгадки.

Бронза на стенках потемнела, покрылась плёнкой зелени. Зеркала словно на пару-тройку веков состарились. Под зеркалами легли… Я нервно сглатываю. Высохшие, полуразрушенные мумии, просто кости, черепа, части скелетов. Останки наверняка выпали из зазеркалья, и им тысячелетия. Убедить себя не принимать пугающую картину близко к сердцу почти получается, взгляд цепляется за светлую деталь. Чья-то рука. Кто-то из жертв этого года. Я зажмуриваюсь. Я ведь изначально знала, что Ринон мёртв, что ему не помочь. Никому не помочь, только остановить расползающуюся заразу.

Сквозь веки пробивается призрачный свет.

— Мирта, — окликает меня смутно знакомый тихий голос. Я слышала его в кошмарах, но тогда голос был иным.

— Ринон?

Я открываю глаза.

Я помню, как он звал меня не помощь, но одновременно именно он советовал мне бежать.

— Да…

Слова едва слышны.

— Тебя заставляли.

— Нет.

— Хм? — в смысле?!

— Я очнулся уже после того, как они забрали мою магию и мою жизнь. Мне было очень холодно, страшно, и у меня не было сил, чтобы сопротивляться. Когда мне приказали написать, я добровольно писал под диктовку, потому что она так улыбалась. Я забыл обо всём, о маме, о себе. Ради её одобрения я был готов на всё.

— Ты не виноват.

— Передай маме, что я вижу свет, и он греет. Я больше не хочу здесь оставаться, здесь слишком холодно, а там тепло и хорошо.

Ринон поднимает голову. Я пытаюсь проследить за его взглядом, но что бы он ни видел, открыто только ему. На его лице появляется сначала робкая, а затем умиротворённая улыбка, синюшная бледность испаряется, Ринон начинает изнутри светиться уютным медовым светом, настолько мягким, что он не слепит. Лучи света бьют во все стороны, силуэт исчезает.

— Удачи тебе, Мирта. И пусть мой брат проживёт за нас обоих. Передай…

Ринон ушёл. А вслед

за ним уходят и остальные. Они не подходят ко мне, ни говорят со мной, не показывают лиц, лишь иногда у силуэтов более-менее чёткие контуры. Но они не равнодушны. Я без слов чувствую их признательность за то, что я уничтожила пленившее их зазеркалье, они щедро делятся теплом и пропадают гаснущими искорками.

Заговаривает со мной лишь один:

— Я хороший целитель. Был… По эту сторону грани я не смог бы излечить тело, но я могу сделать то, что недоступно живым. Ты уже догадалась? Я укрепил твою энергетическую структуру.

— Спасибо.

Он тоже уходит.

Среди призраков я узнаю несостоявшегося наместника. Он встречается со мной взглядом, криво ухмыляется, разводит руками и превращается в медовый свет.

Шаг вперёд делает молодой мужчина, складывает руки перед грудью и низко кланяется, что-то произносит, но для меня его слова звучат бессмысленными звуками. Орлиный нос, резко выделяющиеся скулы, миндалевидные чуть раскосые глаза, на подбородке довольно глубокая ямка — он будто сошёл с одного из многочисленных барельефов Зеркального храмового комплекса. Он… местный. В смысле, он из погибшей древней цивилизации — я не могу ошибаться, слишком уж черты характерные и резко отличаются от привычных. И таких лиц не одно, не два. Их сотни!

Призраки окончательно растворяются в свете, который на долгий миг затмевает всё, и мне начинает казаться, что я вместе с ними взлетаю к всепоглощающему счастью.

Мгновение длится вечность. Эйфория отпускает медленно, словно неохотно, но небесный согревающий свет всё же гаснет. Как ещё назвать тёплый, дарующий чувство защищённости, чувство, что тебя любят, ждут и принимают без всяких условий таким, какой ты есть, свет, в который уходят сбросившие телесную оболочку души? Свет исчезает, я больше не могу его ни видеть, ни ощущать, но что-то он изменил во мне, подарил умиротворение и уверенность, что всё будет хорошо, что есть место, куда я однажды приду, однако торопиться не стоит, ведь жизнь не менее прекрасна, чем этот тёплый свет. Он… остался в моём сердце? Я больше не могу ощущать его физически, но чувствую его душой, в своём сердце.

А ещё приходит уверенность, что свет меня излечил, и я могу подняться, не боясь за энергетические каналы.

Оперевшись на локоть, я приподнимаюсь.

— О?

Ушли не все призраки. У стены, заслоняя собой останки, жмутся тени. Их лиц не рассмотреть.

— Кто ты? — спрашиваю я, откуда-то зная, что мне не причинят вреда. Теням холодно и страшно, а ещё их изнутри разъедает чувство вины.

Я выбираю ближайшую тень. Откуда что взялось? Я вскидываю руку, и на тень проливается сияние, в котором силуэт обретает чёткость. Знакомые черты лица — горбатый нос, узкие выступающие скулы и ямочка на подбородке. На сей раз девушка. Она ещё сохраняет красоту, но наведённое очарование рассеивается, и девушка становится обычной. Я не могу назвать её привлекательной, всё же её внешность слишком чужда привычной мне. Но она ни разу не уродина. Уверена, по меркам своего народа, она хороша. Я не знаю её языка, зато я просто передаю ей свои ощущения. Девушка приоткрывается ментально, и меня окатывает её ужасом. Перед глазами проносятся невнятные образы, из которых картинка складывается неожиданно легко. Девушку влюбилась в первого красавца, а он её отверг, ещё и посмеялся. Обычная история, каких тысячи тысяч. Чувствуя себя опозоренной и несправедливо обиженной, девушка убежала рыдать, и её нашла королевна, утешила, пообещала помочь. Девушка согласилась. Увидев в зеркале, какой она может стать, подалась вперёд, а дальше полное затмение разума и проблески воспоминаний, как преображённая, она очаровывает отвергнувшего её парня с первого взгляда, как он послушно идёт за ней и позволяет себя убить.