Чертово колесо
Шрифт:
Коке ясно виделись оскалы лиц, кровь на остатках стекол в рамах. Он попытался пробиться поближе к окну. Его откинули назад. Он угодил ногой в огонь, заверещал от боли, но, с неожиданной силой врезавшись в сутолоку, схватился за фрамугу. Откуда-то взявшийся Борзик толкал в окно Художника, на котором горела штанина. Кока ногой вытолкнул Художника наружу, а потом и сам вывалился за ним. Полетел вниз и упал на угловатую, костистую, живую массу. Тут ему на голову рухнуло что-то тяжелое, и он потерял сознание.
44
Когда печет солнце и млеют кошки,
В подвале шныряли мыши, шуршали кошки, звенели комары и угрюмо пялились из паутины старые вещи-инвалиды: негодные части машин, дырявые бочки и ведра, рваные шланги и покрышки, длиннющая дворовая стремянка, доски, битые кирпичи и слепые фары, негодная колченогая плита с раззявленной духовкой…
Подвал уходил вглубь. В нишах холодно блестели железные двери с висячими замками. Под потолком журчали трубы в стекловате. Слышались голоса, скрип стульев и шаги людей с первого этажа.
Сегодня Гоглик подбил Нату пересидеть где-нибудь два урока труда. А лучшего места, чем подвал, в жару не найти. — Лень эти глупые напильники пилить! Что я, на заводе работать буду? — возмущался он, набирая в школьном буфете сосисок, коржиков и сладких «язычков».
— Очень может быть, — наставительно отвечала Ната. Но ей тоже не улыбалось сидеть на уроках кройки и шитья (кто сейчас шьет или штопает?! Готовое покупают, а негодное выбрасывают). — Быстрей! Завуч около учительской бродит! На алгебру обязательно вернемся.
— Да, да, будь она трижды проклята!
Они добежали до дома, юркнули в подвал и стали пробираться под гулкими сводами к «бару». В опасных местах Гоглик подавал руку Нате и пару раз даже нечаянно-случайно касался ее всем телом, отчего сам вздрагивал сильнее, чем она.
— Чего тут только не навалили! — ругался он с екающим сердцем (слова заплетались во рту).
— Такие, как ты, и набросали, — отзывалась Ната, спотыкаясь, хватая его за руку и чувствуя, как у нее отчего-то подгибаются коленки и горят уши.
В своем закутке они уселись на старое сиденье от «Жигулей». Гоглик деловито занялся распаковкой и раскладкой коржиков и «язычков», а Ната взяла рукопись.
«Бес долго кружил над Варанаси, среди двойников и разной мелкой летучей нечисти. Он с удивлением и страхом смотрел вниз — такого большого скопища он еще не видел. Даже высоко над городом были слышны рев скота, вопли разносчиков, лай собак, стук молотков, шум толпы в кривых улочках. Дворцы, сады, аллеи. Блестящие пятна водоемов и прудов. Блики солнца на стенах. Сверкают блюда и кувшины. Ковры на балконах. Покрыты позолотой опрокинутые ступы храмов. Видно, тут много золота…
Но надо быстрее искать базар. Там можно найти одного из этих заносчивых зазнаек-знахарей, обитающих всегда где-нибудь там, где больше заразы, которую они время от времени сами же и насылают на людей, чтобы поживиться их деньгами и добром. Надо раздобыть травы и вылечить крыло.
Возле какого-то базара бес спустился
Рыбаки несут на прутьях рыбин и осьминогов с обвисшими щупальцами. Тащат на головах корзины, полные крабов, только клешни торчат над бортами. Горки фруктов и овощей. Рядом с торговцами лежат их двойники, поглядывая, как бы чего не украли. В клетках продают птицу. Тут же голые кули-носильщики ворочают тюки с шерстью. Торговки катят бочонки с пряностями. Брадобрей скоблит чей-то сверкающий череп. Снуют шайки базарных демонов, калек и псов.
Вот лекарка с хитрющими глазами. Сыпля прибаутками, натирает мазью больного. Бес хотел заглянуть в ее мешочки, но она подняла такой шум, что он раздумал связываться с ней. Всем известно, что лекарки и ворожеи хуже ведьм — заморочат башку, обольют кипятком или ожгут огнем, что рад не будешь.
Пошлявшись по базару, он увязался за горбатым стариком, собиравшим в тележку навоз. Его много — всюду стояли, бродили, возлежали коровы. Бес пару раз ткнул их в толстые вымена, но коровы только тупо-удивленно посмотрели на него. А здешние злыдни, выглядывая из-за мусорной кучи, где играли в кости, что-то угрожающе прокричали ему. Старик свозил навоз в угол к каким-то оборванцам, каждый раз криком предупреждая:
— А ну, в сторону! — но оборванцы, раскладывая навоз для просушки, весело болтали между собой, не обращали на старика особого внимания, хотя и не приближались к нему, хорошо помня, что им, париям, запрещено прикасаться к другим людям, даже к таким, как этот старик.
Недалеко от парий лежали курильщики опия. Бес подполз к ним, стал жадно вдыхать сладко-терпкий плотный дым. Потом откинулся на спину и принялся ерзать в пыли. Привыкшие не верить своим глазам, курильщики все-таки удивленно пялились на землю и с бормотаньем тыкали трубками в клубочки вьющейся без ветра пыли. Бес посбивал с трубок тлеющий опий. Это изумило курильщиков еще больше. Ругаясь сквозь зубы, они вложили новые кусочки, запалили их кресалом, стали тянуть дым, испуганно оглядываясь и шушукаясь.
А бес опять посбивал опий с трубок, да столь ловко, что кусочки улетели к париям в навоз, откуда брать их не решались даже такие конченые люди, как курильщики опия, о которых Черный Пастырь говорил, что у них вместо души — дым, а вместо мозгов — пепел, что они путают день и ночь, от мира им нужен лишь сок сонного цветка, а взамен они отдают миру пустой дым — добычу ленивых духов, которые только и знают, что парить над кострами и воровать фимиам у храмовых голубей. Духи дыма — первые и последние друзья курильщика. Да вот и они!.. Сидят на дощатой перегородке, подобно воронью, дремлют, не замечая ничего кругом.
Но бесу уже надоело тут торчать. Он выхватил у курильщиков последний кусок опия и швырнул его через забор, к париям, в бочку с коровьей мочой. Последний кусок потерять нельзя, поэтому самый молодой курильщик с руганью полез в бочку и начал вылавливать опий. Но моча была густа, как желтая сметана, бочонок глубок, а опий — темен и прыток: нырнул на дно и был таков!.. Засунув руку по плечо в мочу, он шарил там до тех пор, пока бочка не перевернулась. Другие курильщики с бранью отползли подальше.