Чертово колесо
Шрифт:
Но знахарь опять отвлек просительницу, постучав пальцем по книге в бычьем переплете:
— От сглаза надо двух жаб посадить в банку с пиявками, питать ядовитыми грибами, осыпать хрустальным порошком, добавляя молотый тигровый коготь… А хрусталь дорог! И коготь в цене! Так что передай невестке: меньше пяти рупий серебром стоить не будет! Клянусь богиней Свасти, это еще хорошая цена — другие возьмут дороже!
Женщина кивнула и поспешила выйти. Бес хотел кинуться за ней, узнать, куда она идет, но знахарь что-то проговорил и сделал быстрые движения, отчего бесу стало зябко и беспокойно. Он не мог сдвинуться с места, лишь встал на дыбы.
Знахарь бросился к одной
На улице, отогнав бродячих псов, он залез в чью-то конуру и начал глотать травы. Один настырный черно-белый пятнистый кобель не отходил от будки и утробно рычал, скаля желтые от падали клыки:
— Мое место!
Другие шавки звали пса:
— Пошли, Тумбал! Свежие потроха выбросили около кумирни! А то опять проклятые кошки сожрут!
Но Тумбал рычал до тех пор, пока бес не дыхнул на него серой, опасаясь, что в этом псе может гнездиться один из оборотней, любивших превращаться в таких черных гадов с белыми пятнами. Тумбал, поскуливая, убрался прочь. А бес, свернувшись клубком, затих. Что-то неладное творилось с ним. Он был раздосадован и уязвлен, ощущал беспокойство. Что-то стонало и ухало в нем, удары отдавались в башке, в клыках, а имя «Светлый» осталось занозой.
К тому же он заметил, что из щели в стене на него пристально смотрит белый скорпион. Его еще не хватало! Эти чертовы дети неопасны для бесов, но могут переносить чуму или паршу. Трудно скрыться от их восьми немигающих глаз, шесть из которых шарят по сторонам, а два взирают с головы.
— Пошшел! Гадина! Гадища-ща! — зашипел на него бес, но упрямый скорпион в ответ пошевелил ядовитым шипастым хвостом и остался сидеть, где сидел.
Вдруг бес увидел, что по конуре летает желтая бабочка. Откуда она тут взялась?.. Бабочки не живут в грязи, не порхают, где смердит. Бес следил за ней, готовясь поймать ее дыхание, но почему-то медлил, поскуливая от волнения. Бабочка тоже не спешила улетать, словно ей требовалось что-то сказать бесу: она подлетала к его мохнатым ушам, бесстрашно перебиралась на больное крыло, ползала по хребту, но в ее тонком звоне ничего нельзя было разобрать. Вдобавок несколько бойких и юрких мышат стали играть в его лапах, но бес не трогал их — напротив, ощущал даже приятную щекотку от их прикосновений.
В башку лезло странное. Если у Светлого есть силы спасать, может, он и его, беса, спасет?.. Сделает человеком?.. Если Светлый все знает, неужели он не видит, как бес устал от себя?! Стать другим — все равно каким, но иным, новым! Даже шкура кошки или собаки казалась ему сейчас милее, чем его проклятая, смертельно надоевшая сущность, которую люди видеть не могут, а маги не желают…
Бес долго ворочался в конуре. Всякая разность беспокоила его. Чудилось, что он опять попал в хозяйский шкаф, где надо сидеть взаперти без звуков, сна и пищи. То он летел вслед за желтой бабочкой из плена. То гулял по базару и покупал снедь для дома, где его ждала женщина с родинкой на виске. Постепенно он задремал под немые игры мышат и прохладные дуновения бабочкиных крыльев.
Бес провел ночь в конуре. Чье это было лежбище — неизвестно. Его никто не беспокоил. Рано утром пришли базарные псы, лаялись из-за сучки в течке, и ему пришлось разогнать их змеиным шипеньем, которое привело собак в ужас: совсем недавно одного их знакомца, плюгавого полубеса, отравила до смерти змея,
Базар уже шумел и торговал. Ссорились нищие. Ходили важные сахибы и покупали, не спрашивая о ценах. Кули тащили на спинах и тележках корзины и мешки с товарами. Мальчишки носили на головах блюда с лепешками и сыром. Торговки делили прилавки, весы и гири. Орали водоносы. Толпились зеваки, с хохотом смотрели, как зубодер длинными и кривыми щипцами рвал зуб бедняге-плотнику. Чеканщики выбивали железными палочками дробь по глиняным кувшинам и блюдам, звоном привлекая покупателей и отгоняя всякую нечисть, снующую под ногами.
Бес, с ноющим поджатым увечным крылом, принялся слоняться по рядам, слушать болтовню и сплетни. Оказалось, что тот угол, где продаются украшения — Золотой, тот, где овощи и фрукты — Зеленый, место шудр и парий зовется Грязным углом, а там, где идет торговля скотом — Живым. Там нет индусов, хозяйничают низкие плотные и молчаливые тибетцы. Оттуда идет явственный запах большой крови. Не мешает заглянуть и подкрепиться.
Базарные ведьмы и демоны подозрительно пялились на него, но он не боялся их — среди людей они стали ручными и немощными, могли только исподтишка пускать разную вонь и украдкой плеваться вслед. Он тоже не оставался в долгу, однако в перебранки предпочитал не впадать и обходил стороной особо рьяных и сердитых. Даже шарахнулся, как ошпаренный, от одного красноглазого одичавшего духа, который с хрустом уминал кошачий труп и угрожающе заворчал на него, кося глазами в сторону, что было явным знаком скорого нападения.
В Живом углу ревели мулы, икали ослы, поблеивали бараны, тяжко вздыхали верблюды, молчали мрачные грузовые яки. Скот не только продавали, но тут же и резали. Лужи крови и утробной слизи. Мясник-палач с размаху рубил бараньи туши так рьяно, что осколки костей и мясные ошметки летели с топора. Мясо — в продажу, шкура — кожевникам, а потроха — нищим дервишам, которые пожирали их сырыми и немытыми, вопя всякую несусветную чушь.
Тут было чем поживиться. Но надо отвлечь мясника, который так возбужден от крови и смерти, что может стать опасным. Да и топор зло косил блестящим кривым носом.
Бес утащил тень мясника. Расстелил ее в стороне, на пустом месте, откуда только что увели купленных ослов. Это заметили покупатели. Зароптали. Мясник, вонзив топор в колоду, оглушенно уставился на кровавую землю, не понимая, как может тень уйти от хозяина и лечь в стороне.
Люди загомонили, забеспокоились:
— Нет тени!
— Нельзя покупать!
— Мясо испорчено!
— Проклято!
Пока они шумели, бес выудил последнее дыхание из отрезанной бараньей башки, брошенной палачом в лохань, полную голов со смертной пленкой на пустых глазах. И прочь отсюда, пока мясник не очнулся, а топор не спрыгнул с колоды и не отрубил хвост или лапу! Ничего хорошего от топоров и ножей ждать не следует!
В Зеленом углу он вдруг уловил, что торговки опять судачат про Светлого, который только что был тут, гулял по базару, и все затихало на миг, когда он шел по рядам, и оживало вновь, когда он заговаривал с кем-то. Худая торговка тимьяном говорила, будто этот чужестранец учит, что мужчины и женщины равны, хотя всем известно, что мужчины — высшие существа, которым боги дали служанок, обязанных следить за их одеждой, едой и всяческим счастьем.
— И что это будет, если бабье побросает дела и дома, усядется пить чай и играть в шахматы?.. Кто тогда будет возиться с детьми и стариками?.. С ума, видно, сошел этот чужак, к чему людей подбивает!.. Как это равны?.. Ведь женщины рождены для угоды, услады и утехи мужчин!..