Чертовщина за свой счет
Шрифт:
– Ма-ам! Вылезай. К нам гости. Я тебе сейчас передам твои походно-полевые джинсы.
Дверь санблока приоткрылась, и кучка одежды перекочевала в мои руки.
Я с трудом подавила желание проорать из-за двери, что не выйду, пока незваные гости не покинут помещение. Я сама, между прочим, должна быть в гостях у Наташки. Надеюсь, у нее хватит ума не пробовать Любанин коньяк. Сладкая парочка, возможно, решила нас изолировать от общества на всю оставшуюся жизнь. И это несмотря на то, что мы вели себя тихо. Светлану не искали, а от милиции прямо-таки шарахались. Не логично как-то… Веселый гомон за дверью отвлек меня от раздумий. Я в последний раз взглянула на себя в зеркало и вышла.
Импровизированный стол на тумбочке был накрыт. И могу поклясться – не из наших припасов. Взглянув на гостей, сразу поняла, что к Наташке не попаду. Просто потому, что банкет перенесен в нашу каюту. Свободных мест, кроме унитаза в санблоке, не осталось, но я сразу решительно предупредила, что туда не вернусь. Непонятно как забредший к нам на огонек Владислав Сергеевич предложил поделиться местом на пуфике, но я гордо отказалась. В конце концов на пуфик уселись Лешик с Аленой, а мы с Наташкой заняли их прежние места – на моей кровати. Несколько на отшибе, но лучше, чем в санблоке. Любане на кровати Алены пришлось несколько потесниться, в результате с краю, впритык к Сене, притулился пришедший поздравить Алену Костаки. В ход пошел Любанин коньяк. Рассудив, что всех, включая себя, не перетравишь, и посмотрев на умиротворенную Наташку, уверенно державшую в руке пластиковый стакан, я решительно подняла вверх свою кружку. Честно говоря, разум отказывался верить во враждебность супружеской четы. Пока Владислав Сергеевич говорил тост, Наташка ухитрилась мне шепнуть, что с платком все в порядке. Я слегка озадачилась и в итоге не поняла, за что же мы пьем. Вопросительно взглянула на дочь – она не пьет вообще ничего крепче «Аква-Минерале», – и удостоилась укоризненного покачивания головы. На всякий случай выпила за здоровье всех присутствующих. Коньяк я не люблю, водку тоже. Вот «Мартини» с апельсиновым соком или сухое вино – это пожалуйста. Особенно в жару… Дыхание перехватило, и я с трудом впихнула в себя дольку лимона. Стыдно, конечно, в мои годы не уметь пить коньяк. Владислав Сергеевич сыпал употребленному напитку комплименты и ругал «Наполеон» и виски. Вспомнив свою поездку в Англию, начал щеголять такими терминами, что я запуталась – о чем это он. Самое интересное, что к нему подключилась Любаня. Минут пять они, не обращая ни на кого внимания, бойко общались исключительно на английском, затем с ходу переключились на французский, что меня добило окончательно. Когда дело дошло до испанского, я уже перестала чему-либо удивляться. Наташкина реакция была более активной: «Бл-и-и-ин!!!» При этом кусок буженины, скучавший на ее одноразовой вилке, шлепнулся на мой кусочек хлеба.
Мисюся отреагировал моментально:
– Любочка прекрасно знает пять языков. В ее частном детском садике детки учат иностранный уже с четырех лет…
Ленуська с Лешиком восторженно таращили глаза на Любаню. И только Костаки чувствовал себя не очень уютно. Может быть, потому, что Любаня несколько расслабилась и увеличила за счет этого свое сидячее место. Я решила немного подбодрить паренька и заметила, что зря он не пришел на конкурс. Было очень весело…
Костаки очередной раз перенес тяжесть тела на правую полусидячую сторону, удивленно посмотрел на свой бутерброд и сказал, обращаясь скорее к Алене с Лешиком:
– А я там был. Как же вы меня не заметили? Я, признаться, был уверен, что снискал, так сказать, внимание почтеннейшей публики…
– Мам, да ты что?! – тихо удивилась дочь, отвлекаясь от иностранного дуэта. – Костю не узнала? – И, видя на моем лице полное недоумение, раскрыла рот для пояснения. Но оно пришло со стороны – от Наташки. Она шлепнула ладонью по столу, размазав по нему ломтик помидора и радостно крикнула:
– Леночка!!!
Я очень испугалась за Костаки. И за бутерброд, который он с такой любовью формировал. Я бы с испугу точно уронила колбасу на пол. У парня оказалась железная выдержка и… талант. Настоящий талант перевоплощения, о чем и не преминула ему сообщить. Перебивая меня, Наташка, в свою очередь, пела ему хвалебные песни. Но он, очевидно, был равнодушен к комплиментам. Содержимое стола занимало его гораздо больше. Тем не менее он мило улыбался всему застольному обществу и покидать его явно не собирался.
– Ирина Александровна, ну так когда мы сможем серьезно обговорить мое предложение? – Вопрос Владислава Сергеевича застал меня врасплох, и я спешно проглотила целиком кусок груши. – Думаю, сегодня, – он взглянул на часы, – уже не стоит. А вот завтра… ну, скажем, часов в десять. Сразу после завтрака?
– Да, конечно, – с трудом выдавила я, не подозревая, о чем идет речь, но успев заметить, как помрачнел Лешик.
Разошлись мы поздно. И то только потому, что Мисюся слегка всхрапнул. В пылу оживленной беседы о садовом дизайне никто не заметил, как он тихонько привалился к стене и затих. Насильно освобожденный женой из объятий Морфея, Сеня испуганно таращил глаза по сторонам и, только окончательно проснувшись, облегченно вздохнул:
– Не поверите, приснилось, что я в тюремной камере за решеткой, а нар на всех не хватает…
Дочь улеглась, не дожидаясь, пока уйдет Наталья, оставшаяся попить чайку. Мы включили ночник и тихо сидели, наслаждаясь покоем. Равномерное гудение машинного отделения, сопровождающееся привычной тряской, было таким уютным и не мешало. Подруга почти шепотом делилась новостями:
– Любаня, отправив муженька за коньяком и провизией, сразу же направилась ко мне. Сопротивляться я не решилась. По дороге со злости спросила, зачем она полезла к тебе со своим платочком. В этом случае и двуспальной махровой простыни мало. Только зря испортила вещь. В конце концов, у тебя и свой платок был. Любаня даже остановилась: тебе, мол, что – моего платка жалко? Я сделала безразличный вид и посоветовала ей и впредь разбрасываться хорошими вещами. До каюты шли молча. И, только усевшись на пуфик и блаженно вытянув ноги, Любаня поделилась историей платка.
У Сени была сестра. Моложе его на десять лет и изрядная стерва. Намучился он с ней капитально. Мать еще в советские времена, работая директором небольшого, но блатного магазина, имела очень хорошие деньги и неосмотрительно баловала младшенькую. На беду, девочка обладала очень смазливой мордашкой и вызывала постоянный восторг окружающих. Настоящий или наигранный, трудно сказать. Так или иначе, но ребенок рос с сознанием своей исключительности. Отец, не выдержав бурной жизни супруги – не только дневной, но и ночной, ушел к другой. Жена заметила это только на третий день после его ухода – по переполненному ведру с мусором. Сеня отбывал в это время воинскую повинность. К моменту окончания службы мать была уже серьезно больна. Не помогли ни связи, ни деньги. Все сбережения матери, включая ювелирные украшения, хранились в металлическом ящике, зарытом в подвале старого бабушкиного дома, который мать так и не успела перестроить под дачу. Умирала она тяжело. Перед самой смертью попросила прощения за тяжелую обузу – младшую дочь, управы на которую практически не было. Прощаться с матерью одиннадцатилетнее чудовище не захотело, мотивируя это тем, что все равно помочь ничем не сможет. А в день похорон девочка отправилась с друзьями в Парк культуры – развеяться. Сеня такое поведение сестры списал на излишнюю нервозность. Несмотря на редкостный ее эгоизм, он продолжал искренне любить и жалеть сиротку. Денег хватало. Тратил он их разумно. Все в одночасье рухнуло, когда деньги обесценились. Правда, оставалось еще золото. Но оно в скупке принималось очень дешево – как лом. Стараясь заработать побольше денег, Сеня по старым связям устроился в магазин, которым когда-то заправляла мать. Сначала грузчиком, а потом продавцом. И сам не заметил, как покатился по наклонной. Деньги, пьянки, бабы… Но сестру лелеял, как редкий цветок. До тех пор пока не вернулся с работы домой среди бела дня с высокой температурой и не застал бедняжку в кровати с мужиком лет под пятьдесят. Мужика он вышвырнул. Тот еще с полчаса надрывался под окном с просьбой вернуть хотя бы штаны. Шестнадцатилетняя красавица не побоялась расцарапать наманикюренными коготками братику физиономию и обвинить его в том, что он толкнул ее на панель. Сеня от неожиданности даже сел мимо стула. Но она, нисколько не смущаясь, поведала брату, как мучается от голода и холода. Мамочка в свое время привозила ей еду из ресторанов и умерла бы еще раз от разрыва сердца, узнав, что дочь второй сезон ходит в задрипанной дубленке болгарского производства. Когда до парня дошел весь смысл обвинений, он молча вытащил ремень из брюк и отхлестал сестренку по изящной заднице. А к вечеру они помирились, и жизнь потихоньку наладилась. Сене казалось, что сестра сделала правильные выводы. В девятнадцать лет она вышла замуж за сына знаменитого профессора, частенько мелькавшего на телеэкране. Но муженек, как оказалось, во многих пороках переплюнул свою женушку, и ей скоро надоело положение соломенной вдовы. Несмотря на полное материальное благополучие. Второе замужество также радости не прибавило: муж был талантливым актером и в кино, и в семейной жизни. А ей хотелось видеть супруга исключительно у собственных ног. И, разумеется, с деньгами, преимущественно в иностранной валюте. Спустя некоторое время попалось сразу два подходящих кандидата на вакантную должность мужа. Один был молод и хорош собой, но жениться не собирался. Второй был угрюмым бирюком, но это пугало не так, как его, мягко говоря, некрасивая внешность. Немного поразмышляв, девица решила охмурить первого кандидата и вскоре от него забеременела. Того это обстоятельство нисколько не обескуражило. С обворожительной улыбкой на красивом лице он сообщил, что через неделю перебирается на постоянное место жительства в Цюрих – там льготное налогообложение и любимая невеста. Бедной сиротке пришлось спешно доказывать свою любовь второму кандидату. Как оказалось, ему и доказывать ничего не надо было. Он был счастлив уже от одного ее взгляда. Как ни странно, но она постепенно привыкла к нему и даже испытывала какую-то странную помесь отвращения с жалостью и восхищением. А частые поездки за границу и бесчисленные дорогие подарки убедили ее в правильности выбора. Когда она, выждав время, сообщила ему о наследнике, тот на коленях умолял ее выйти за него замуж. Замужество оказалось недолгим. Она умерла. Через три месяца после роскошной свадьбы. И, как в случае с матерью, опять не помогли ни деньги, ни связи…
У сестры осталась квартира, которую она в свое время так и не приватизировала – лишние хлопоты. Вещи Сеня раздал любовницам, оставив себе только фотографии да еще нарядную коробочку с кружевным белым платочком. Эта вещица, как ему казалось, в полной мере отражала сущность его младшей сестренки. Только перед свадьбой заветная коробочка перекочевала в руки Любани. Честно говоря, та подарку не обрадовалась, испытывая определенную брезгливость. Но не принять не могла. Пользоваться им начала только на теплоходе, чтобы порадовать муженька. И вот повезло – избавилась.
Наташкин рассказ меня и обрадовал и встревожил. Обрадовал тем, что Любаня с мужем оказались вне подозрений, а вот чем встревожил? Ну да не стоит ломать себе голову на ночь глядя. Путешествие подходит в концу, и приносить нас в жертву, кажется, никто не собирается. Что касается Игоря, Светика и Алексея Ивановича, то мы им, очевидно, ничем помочь не можем. Хорошо хоть не навредили…
– Ты не знаешь, по какому поводу я завтра должна встретиться с «Киллером»? – отвлеклась я от основной темы.
– Я не понимаю, – прошипела Наташка. Кажется, она начинала сердиться. – Ты придуриваешься или как? Он же прямо об этом сказал – со стаканом в руке. И ты за его тост выпила и не поперхнулась.
– Или как, – прошипела я в ответ. – Я с тобой трепалась и не слышала его лозунгов. Думала, он так… для приличия. Словом, поздравляет. А глотнула я за наше здоровье.
Наташка хихикнула:
– Все поняли, что ты обмываешь счастливое модельное будущее своей дочери. Он как опытный специалист полагает, что у нее хорошие данные и…