Черты из жизни Пепко
Шрифт:
– Да, ты потерял много времени совершенно напрасно…
– И мне ничего не остается, как купить табакерку на свой собственный счет и открыть новую эру в поэзии. Дixi.
Действительность не оправдала тех надежд, с какими я шел в первый раз в редакцию «Кошницы». Во-первых, издателя не оказалось дома, и «человек» не мог сказать, когда он бывает дома.
– Да ведь бывает же он когда-нибудь дома? – приставал я, охваченный первой тенью сомнения.
– Сегодня были-с…
– А завтра?
– Не могу знать-с… Иногда они уезжают из дому дня на три.
Я чувствовал, что издатель дома и что меня просто-напросто «не принимают».
Пришлось уйти не солоно хлебавши. Признаюсь, меня охватило мрачное предчувствие, что дело как будто неладно. Вдобавок, в надежде на получение гонорара, я издержал последние гроши и сейчас не имел денег даже на конку. Пришлось шагать пешком к Таврическому саду. «Только редактор» оказался дома и принял меня с изысканной любезностью.
– Поздравляю… Это ваш первый опыт, кажется?
– Да, первый…
– Вы, конечно, понимаете, что он мог бы быть и лучше, но первому блину многое прощается…
Эта развязность «только редактора» немного кольнула меня, и я без предисловий перешел к вопросу о гонораре.
– Я уже вас предупреждал, что я только редактор и в хозяйственную часть журнала не вмешиваюсь. Я такой же сотрудник, как и вы…
– Послушайте, от кого же я могу получить сведения о сроке получения гонорара? Для меня это очень важный вопрос… При редакции полагается обыкновенно контора.
– Да, да… Но у нас дело новое, и пока никакой конторы не существует, а ее совмещает в себе Райский. Он немножко легкомысленный человек и не признает никаких сроков…
Одним словом, я вернулся ни с чем, кроме тяжелого предчувствия, что мой первый блин выйдет комом. Мое положение было до того скверное, что я даже не мог ничего говорить, когда в трактире Агапыча встретил «академию». Пепко так и сверлил меня глазами, изнемогая от любопытства. Он даже заглядывал мне в карманы, точно я по меньшей мере спрятал Голконду. [33] Меня это взорвало, и я его обругал.
33
Голконда – древний город в Индии, славившийся своими богатствами.
– Ты глуп до святости, мой друг.
– Послушай, это не по-товарищески – скрывать сокровище.
– Убирайся к черту!..
Пепко почувствовал, что стряслась какая-то беда, и в качестве истинного друга тайно торжествовал. Фрей хмурился и старался не смотреть на меня. Это было скверным знаком… Наконец, он отвел меня в сторону и конфиденциально сообщил:
– А знаете, этот Райский просто мазурик, из мелких клубных шулеров. Я слишком поздно узнал… Необходимо действовать энергично.
Я рассказал свой первый «опыт», и брови Фрея приняли угрожающее положение, а трубочка захрипела.
На следующий день я, конечно, опять не застал Райского; то же было и еще на следующий день. Отворявший дверь лакей смотрел на меня с полным равнодушием человека, привыкшего и не к таким видам. Эта скотина с каждым разом приобретала все более и более замороженный вид. Я оставил издателю письмо и в течение целой недели мучился ожиданием ответа, но его не последовало.
– Возьмите рукопись, и ну их к черту! – советовал Фрей.
– Это
Брови Фрея сильно сомневались в возможности такого исхода, а мне в утешение оставалась только вера, – не хотелось расстаться с блестящей иллюзией.
«Только редактор» был постоянно дома и вечно что-то такое строчил. Он старался успокоить меня разными остроумными предположениями, не забывая выгораживать свою личную неприкосновенность.
– Да, мы разделяем общую участь, – повторял он. – Вы видите, что я постоянно работаю. Одних рукописей сколько приходится перечитывать, а потом поправлять их.
– А как вы думаете, Райский заплатит что-нибудь?
Этот вопрос заставил руки «только редактора» раскинуться в такой форме, точно я пригвождал его ко кресту.
– Могу сказать только про себя и о себе, что я… Знаете французскую поговорку: «La plus jolie fille du monde ne peut donner que ce qu'elle a». [34]
Поговорку я слышал в первый раз, и она стоила мне около пятисот рублей.
«Только редактор» для меня лично навсегда остался неразрешимой загадкой, как шестой палец. Он имел специальное образование, знал три языка, где-то служил и кончил тем, что сделался редактором сомнительного журнала «Кошница». Можно проследить даже периоды появления таких никому не нужных журналов, которые разделяют печальную участь писем, отправленных без адреса. Какими путями зарождается мысль о таких журналах, как они осуществляются и как находятся люди, которые решаются отдавать им и деньги, и труд, и энергию? Впоследствии я встречал много таких людей, которые как-то бочком всю жизнь проведут «около литературы». Замечательно то, что именно эти люди с особенной беззаветностью преданы литературе и для нее готовы пожертвовать всем. Впрочем, есть целая категория так называемых «друзей артистов», и к ней примыкают «друзья литературы». В этой пестрой и оригинальной среде много лишнего, и подчас сюда вторгаются даже совсем нежелательные элементы, как издатель Райский.
34
«Даже самая красивая девушка не может дать больше того, чем она располагает» (франц.).
Опыт с «Кошницей» имел для меня только то значение, что послужил предостережением не делать таких опытов в другой раз.
XXIX
Сгоряча я было махнул рукой на свои «Удары судьбы», но Фрей смотрел на дело иначе.
– Нет, так нельзя, – упрямо повторял он. – С какой стати каким-то прохвостам бросать пятьсот рублей? Мы испортим им характер…
– Что же делать?
– А к мировому!
– Знаете, как-то неудобно начинать литературную деятельность с прошения к мировому.
– Вздор! Я сам пойду за вас… Так нельзя, государь мой! Это грабеж на большой дороге…
Мне было тяжело и обидно даже думать о таком обороте дела, и я употреблял все усилия, чтобы кончить дело миром. Опять начались бесплодные хождения к «только редактору», который ударял себя в грудь и говорил:
– Посмотрите на меня: я работаю больше вас и тоже ничего не получаю.
– Это, во-первых, дело вкуса, а во-вторых – плохое утешение для меня.
– Нет, извините, чужие несчастия – наше лучшее утешение. Мы – друзья по несчастию.