Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного)
Шрифт:
Дона Магда и вправду убила придурка Пеле и никто не вправе обвинять ее, что она так удачно промахнулась. В конце концов, Пеле получил свое, и дырки в его мозгу наконец стали дырками в его голове. Но никто дону Магду не сажал в тюрьму, потому что Хуанита сняла свою туфельку и запустила ее в стерву с ружьем.
Она в Магду не попала - туфелька каблучком воткнулась в картину, где резвились дельфины, тонкий холст не выдержал, порвался и выпустил наружу весь океан. Наверное, герои наши погибли в первые же мгновения всемирного потопа, а к седьмому дню уже вся суша ушла под воду и рыбы превратились в птиц.
Случилось
Мир стал прежним, но вот только в нем дон Хуан никогда не встретился со своей Хуанитой.
Глава пятая. ШКОЛА
Когда подошел автобус, вся утренняя смена была в сборе. За все годы Слава ни разу не попробовал проехаться на более позднем маршруте, успевающем как раз к началу уроков, точно так же, как не осуществился давний проект спрятаться в субботу на "камчатке" автобуса и еще раз совершить поездку в школу за десятиклассниками и учителями - всегда находился повод отложить это на следующую неделю.
Подлое ноябрьское солнце слепило, но не грело, однако придавало чуть-чуть бодрости, как растворимый индийский кофе. Рассаживались в соответствии с негласной иерархией - наиболее престижные места были на самом заднем сидении и колесе (там всегда больше). Толкаться Слава не любил, пропустив вперед стайку мальков и особо наглых пяти и шестиклассников. Дальше чинно влезали все остальные, взглядами и подзатыльниками сгоняли малышей с насиженных мест поближе к Саше-водителю и начальнику рейса, устраивались, болтали, шелестели тетрадями и смеялись. Вова, как и обещал, занял им места с левой стороны. Слава уселся первым, упершись подошвами сапог в кожух колеса, так что колени чуть-чуть не упирались в подбородок, но ему нравилось. Марина села рядом.
Ждали еще кого-то (судя по пустующему сиденью дежурного, то именно его). Холод внутри автобуса сползал к ногам, пар из детских ртов бледнел, а окна запотевали. Началась нетерпеливая возня и шум. Шептались и говорили громко.
– Да нет, ты не так сделал...
– Мы вчера столько бутылок собрали...
– Вовка, докажь...
– Это все Мишка. У него родители в кино ушли...
– Слушай, Пушкин, тебя ведь никто не спрашивает...
– Славка, ты химию сделал?...
– Как эта машина называется...
– Это - "бобик"...
– Что-то я не заметил как вы по помойке болтались...
– Кирилл, тебе "Мурзилка" пришел?
– Ага, а вон тот - "шарик"...
– А ты слышала как вечером кто-то ревел...
– Счас как врежу...
– Закрой варежку!
Слава стер с окна дыхание и разговоры, но увидеть ничего не удалось - это место тут же прихлопнули кленовой шестипалой ладонью, грязной, израненной, в потеках крови, с пятнами гангренозной желтизны.
– Вы классной что решили подарить?
– отвлек Славу от входящей в автобус фигуры Сашка Жлоба.
– Зачем?
Сашка с "камчатки" протиснулся своей здоровенной и какой-то даже мускулистой головой между Славой и Мариной, отчего девушке пришлось схватиться за поручень переднего сидения, чтобы не упасть в проход.
– Осторожнее!
– сварливо попросила она.
Жлоба вниманием ее не удостоил:
– Ихний день приближается. И почему у нас не классный. Физрук, например.
– Это какой-то кошмар, - прошептал сам себе Слава, но Сашка воспринял это как согласие.
– Может к директору зайти, скомандовать ему - лечь, встать, он и проникнется, честь отдаст. Спортом вообще не занимаемся, а это поспособствует. И "Спартак" пропер. Ладно, наши канадцев намылили, массой задавили, интеллектом, - Марина опасливо покосилась на его голову, - а то пристали к командиру - цветы давай, цветы давай. Застроить пора, застроить...
При большом желании в Сашкиной речи можно было уловить нечто связное, домыслить логические лакуны, подрезать торчащие нитки, но Славе казалось - он периодически вываливается из какого-то сладкого воскресного сна, ухватывает обрывки радиопередач, разговоров родителей, добавляет к шуму собственные монологи, и, в конечном счете, нет и не будет в этом никакого смысла, порядка, диеты, как на столе, накрытом не праздничным или обычным обедом, а исключительно любимыми кушаньями, где соседствуют соленые грибы, торт "графские развалины", селедка под шубой, кола, блины, яичница с помидорами, и нет ни одной тарелки супа.
– А что, цветы очень хороший подарок, - спасла Славу Марина, которой надоело свешиваться с сидения и она локтем затолкала бредящую голову назад.
Слава зевнул и потер щеки ладонями. Следующей оказалась Ольга Никитина. Роскошная помпошка на ее шапке, похожая на вареного морского ежа, если только они, как и раки, после варки краснеют, заболталась взад вперед в такт словам, но он не сразу понял к кому они обращены.
– Им можно завидовать. Конечно, я не ханжа, но зачем так откровенно? Тут следует поставить два знака вопроса. Широта выбора несравненна, просто заросли малины... Главное уметь протянуть руку и взять. Или подманить. Хотя, есть в этом нечто одинаковое - белизна, хоботок, пятнышки. Но вот бывает залетит такая красавица, шатенка, бах ее и пришпилишь к подушке.
Марина сжала его ладонь. Кончики ее пальцев были ледяными, прикосновение медицинских инструментов.
– Она о бабочках-капустницах, - догадался Слава, - и махаонах, кажется. Редкие они только.
– Совсем ты у меня ничего не понимаешь, - вздохнула Марина.
Наконец дверь открылась, влез старший офицер. Сегодня это был Илькин отец - толстенький и веселый.
– Все собрались?
– обернулся он к детям.
– Все, товарищ капитан!
– гаркнул Жлоба.
– Вольно! Поехали, Саша.
Кашляя, задевая стеклами и крышей за мокрые, черные кости деревьев, сдирая с них лохмотья листьев и притаившиеся небольшие, местные дожди, автобус вывернул на брусчатку, поехал между глухой стеной справа и решетчатой - слева, мимо городка, двухэтажного белого пустующего здания, соединенного перемычкой с магазином. Потом стены сломались под прямым углом, уступили место жилым домам и магазинчикам. Перед очередным поворотом автобус остановился, подсаживая длинного Олега и унылую, повядшую Нелли из "комендантского" дома, втолкнувших перед собой холод и немножко свежести. Еще поворот, дорога стала обычной - асфальтированной, гладкой, тряска прекратилась.