Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного)
Шрифт:
На улице слегка рассвело, но именно таким рассветом, который еще больше скрадывает окружающий мир, надувает вялый шарик дня, но на его обвисшей резиновой оболочке городок выглядит каким-то нечетким, сморщенным, крошечным, а в бороздах реальности таится мрак. Пришлось постоять на крыльце, пока глаза привыкли к отступающей ночи, да немножко поежиться, отдавая осеннему холоду дань частью впитанного телом тепла дома и печки. В соседнем подъезде тоже хлопнула дверь и по булыжникам застучали каблуки. Кажется это была Кристина, редкостная дылда в их классе. Вслед за ними вышел толстый, важный, надутый Андрей. Он зевал, моргал маленькими хитрыми глазками и не собирался здороваться.
–
– Только засыпаешь, а уже вставать пора. А еще и по субботам учимся. Мрак какой-то.
Помимо крабов, Андрей был известен своим проектом пятидневки, которым замучил учителей, директора, родителей, да и детей. Почему-то он был уверен, что в первые годы его учебы школьники на вполне законных основаниях отдыхали по субботам, но потом хитрые учителя решили поменьше нагружать себя и теперь мучают бедных учеников, которым так хочется гулять. Сначала его лекции и призывы дети воспринимали на ура и даже старшеклассники поддались на эту провокацию. По мысли крабовода действовать надо было настойчиво, упорно, уверенно, но без насилия и хулиганства. Широкая агитация среди контингента учителей, с его точки зрения, была идеальным средством борьбы, но идеи категорически отказывались овладевать массами. В результате дело затянулось, заглохло, заросло травой и потеряло всякую перспективу. Ряды сторонников поредели, а мстительные десятиклассники нередко отвешивали Разумному оплеуху.
– А ты днем спи, - посоветовала серьезно Катька.
– Поспишь тут, - по инерции пробормотал Андрей, но потом, сообразив от кого исходит столь дельный совет, разозлился.
– Зат...
Слава выглянул из-за угла, где уже собирался закурить, и укоризненно посмотрел на Андрея, тот поперхнулся, почесал уже занесенной рукой затылок, кивнул и нарочито медленно пошел вслед за Кристиной.
Катька прыснула и показала спине Разумного такой длинный язык, что он напомнил Славе слишком эмоциональный смайлик в фидошной конференции. Люди на такое анатомически не способны. Отсыревшая сигарета наконец распалилась, но табак почему-то отдавал ароматом чая, причем не цейлонского и не индийского со слониками, а какого-нибудь грузинского - с богатейшим набором различных пород деревьев. Слава набрал полную грудь этой дряни и выпустил в до сих пор раззявленный рот ребенка густой синеватый поток, от которого маленькое чудовище зашлось в кашле, а брат отвесил все-таки причитающийся ей подзатыльник.
– И много на это труда ушло?
– спросил он, разглядывая сигарету без всяких признаков ее потрошения и повторного набивания. Ювелирная работа. Косячок.
Катька сморщилась и впечатала свой кулачонок ему в живот с такой силой, что если бы он не среагировал и не сделал шаг назад, то внутренностям не поздоровилось.
– Дурак!
– крикнула она со слезами.
– Я хочу курить и я буду курить, и проваливай к черту ебать свою рыжую стерву!
– Абсолютли импособл, - хладнокровно ответил Слава и выпустил ей в лицо очередную порцию чайного дыма.
На этот раз Катьке удалось достать ногой до его голени, Слава ахнул и пропустил еще один удар по шее, после которого он долен был лечь в ближайшую лужу и немного подремать. Техника ребенка не подвела, но вот силенки быстро иссякли, и Слава успел хлестнуть ее по щеке. Катька отлетела, но в конце концов ничего страшного не случилось. Она совершенно спокойно сидела на скамейке и потирала красный отпечаток его ладони, а он морщась тер ушибленную кость и про себя матерился.
Почему же так холодно? Слава дохромал до скамейки и сел рядом с сестрой. Она тихо шмыгала, толкалась острым как спица локтем, но он чувствовал - внеплановую бурю ему удалось погасить в зародыше. Хорошо еще, что это на нее дома не нашло, или в школе.
Слава вытряхнул из пачки все сигареты, поочередно их перенюхал, пять из них безжалостно растер между ладонями, не поленился подняться, дотащиться до открытого подвала и выбросить туда заварку вперемешку с ошметками папиросной бумаги. Вернулся обратно и почему-то трясущимися руками зажег нефальсифицированную цигарку. Пару раз затянувшись, он спросил Катьку:
– Ну что, будешь?
– и протянул ей дымящийся "БТ".
– С ума сошел?
– проворчала Катька, оттолкнув его руку.
– Тут же наша училка бродит.
Но потом она воровато огляделась, выхватила сигарету, забежала в подъезд, откуда буквально через секунду выскочила с надутыми щеками и красными слезящимися глазами. Вставив оставшийся фильтр в не успевшие сомкнуться Славины пальцы, она сделала глотательное движение, а затем с невыразимым наслаждением медленно выдохнула никотин вверх, в сочащиеся дождем облака. Слава поневоле залюбовался сюрреалистическим зрелищем и щелчком отбросил бычок в лужу.
– Неужели так холодно?
– раздался задумчивый голос.
Катька от неожиданности выпустила весь дым сразу, непонятно как уместившийся в ее тщедушном теле, делаясь похожей или на дракончика, страдающего изжогой, или на странную личность с буржуйкой в животе. Слава попытался рукой разогнать табачную тучу, но потом пожал плечами.
Это был Мишка, которого не то чтобы уж совсем не стоило принимать во внимание, но и уделять его догадкам и намекам время и действие пожалуй не стоило. Он появился из ихнего же подъезда, хотя жил в соседнем доме и по всем детским ритуалам должен был дожидаться Катьку на той стороне, или старательно обойти дом. Задняя дверь сквозного подъезда довольно часто ритуально заколачивалась неизвестно из каких соображений, разве что в подтверждение известной шутки о том, как можно отличить русских за границей (все они лезут в одну дверь), но взрослые жильцы вроде не возражали, а до детей никому заботы не было. Вполне естественно, что молодое поколение против этого сильно сопротивлялось, а так как право голоса не имело, то самостоятельно пришло к испытанному методу борьбы за права угнетенных и обездоленных - к терроризму, в данном случае - против этой конкретной двери.
Дверь ломали, отбивали, снимали с петель, поджигали и поливали кислотой. Затем ее чинили, забивали, одевали на петли, тушили и спрыскивали щелочью. Жалобы родителей, соседей, Катьки и компании настолько надоели Славе, с наступлением холодов почувствовавшему кайф от отсутствия в подъезде сквозняков, что он раздобыл краску и снабдил дверь с двух сторон надписью большими буквами: "Дорога для ослов". По действенности она была сродни волшебному заклятью, хотя взрослые опять морщились, читая каждый раз эту дурость.
– Ты что - осел?
– хмуро пошла Катька в стратегическое наступление.
– Вроде этого, - невозмутимо отпарировал мальчишка, перехватывая тяжеленный сине-желтый портфель, словно набитый как минимум противотанковыми минами.
– Ладно, пошли, ишак, - смилостивилась вредная Катька, отдала ему свою ношу, чтобы как-то компенсировать развивающееся у дружка искривление позвоночника, и поскакала в обход дома, мимо Вовкиного и Валькиного балкончиков, забежав по пути на горку, где шел высокий зеленый деревянный забор, отделяющий городок от немецких садово-огородных участков. Толстый дружок спокойно шел сзади.