Червь
Шрифт:
Бары нынче детские пошли. Внутри кислород пропитан запахом лаванды и сортирным освежителем воздуха. Но тут другое! Тут по классике золотых двухтысячных, когда к словам интеллигентных людей не то чтобы прислушивались, а их просто посылали нахуй! Люди идут после работы отдохнуть, а не бабский цирк устраивать, распивая французике вина пятилетней выдержки! Только пиво, крепкие самокрутки, и разговоры с мужиками, отвлекающие тебя от самых мерзких тем твоей жалкой жизни.
Несмотря на утро и на солнце, палящее на всю деревню, внутри царил полумрак. Окна на боковых
Относительно тихо. Посетителей почти нет. Лишь спор мужской компании был слышен в дальнем углу трактира.
Мочевой пузырь потянул меня вперёд, вдоль пустых столов. Дойдя до середины, я вижу у дальней стены что-то с трудом напоминающее барную стойку, а справа от неё — дверь. Чем глубже я захожу, тем отчётливее слышатся пьяные мужские разговоры ни о чём.
— Давайте, — говорит один из мужиков, вставая из-за стола, — выпь… — тут он смачно икает, — выпьем за Томаса!
— Выпьем! — громко подхватывают сидящие напротив мужики.
Они все привстают. Тянуться друг к другу глиняными кружками, чуть не заваливаясь через лавочку на спины. Чокаются. Запрокидывают головы и заливают глотки.
— Томас был отличным мужиком! — снова говори он, икая через раз. — Он был нам как брат! Слышите… Как брат! А я даже похоронить его не могу!
Он громко бухает кружкой о стол. Опирается на две руки, и, шатаясь, продолжает:
— Но ничего, бляха! НИ-ЧЕ-ГО!
Я продолжаю тихо углубляться, приближаясь к барной стойке. Уже рукой подать! Я уверен, за той дверь туалет! Столь очевидный факт понятен моему мочевому пузырю, от чего становиться еще больнее! Надеюсь, за этой дверью меня будет ждать приличный сральник. Понимаю, что унитаз здесь я не увижу, но когда так припирает — и дырка в полу покажется прекрасным дизайнерским решением!
— Я уверен, — всё никак он не угомонится, — что никакие животные в лесу его не жрали, как нам пытаются это преподнести! Не верю! — и снова икает, уже усевшись на деревянную лавочку. — Руками Томаса можно было любого волка задушить!
И тут все ему поддакивают:
— Да! Любого!
— Он мог с медведем сразиться на равных!
Снова все ему поддакивают:
— Да! Мог!
— У него ручища были вот такие… — он подносит свои ладони к лицу, кладёт одну на другу, делая из них одну большую десятипалую, затем резко подрывается и, сидящему напротив мужику, кладёт её на лицо. — Вот такая огромная у него была ладно! — продолжает распинаться, тряся голову соседа.
Сосед неуклюже отмахивается, неправильно рассчитывает замах, и падает с лавочки на пол.
Мужики разразились хохотам, но быстро заткнулись, услышав громкий удар кулаком о стол.
— Это та дрянная девчонка его погубила! — говорит всё тот же мужикан. — Только она умеет разговаривать с животными!
Пьяные бредни. Обсудить больше нечего? Есть столько приятных тем: бабы, футбол, оружие! Наконец — политика мировых держав!
— Купрос, успокойся, — говорит ему сосед по левую руку, — Ей не зачем было его убивать!
— Бедная животинка от голода обезумела в лесу, — подсказывает ему сосед по правую руку, — ни кто её не направлял!
— Животное хоть что-нибудь да оставит! Голову, кости, кишки! — пытается доказать свою правоту икающий мужик, — А мы только грязное шмотьё нашли! Она! Это она на него натравила своих тварей! Заставила их схватить его и утащить! Закопать под землю!
— Не нагнетай, — отвечает ему сосед напротив, — Так случилось. Девчонка тут не причем! Она нам помогает…
— Она всем жаловалась, что Томас ей не нравится! Мол, он её трогал, принуждал к близости! Бред!
— Вот именно — что это бред! С голодухи лесная тварь его утащила, больше некому!
— Так чего мы сидим? — икота успокоилась. Он резко подрывается из-за стола, окидывает всех взглядом. — Быстро вставайте и бегом в лес, искать тварину!
— Да сиди ты уже! В таком виде тебя даже этот пацан уделает! — и все друг повернули головы в мою сторону.
Поравнявшись с ними, я замер. Пацан? Это он меня имел в виду? Я посмотрел в их сторону.
Ну, вот зачем я это сделал? Надо было идти себе дальше, не обращать внимание!
Один из мужиков, что ровно сидит с краю, кивает на меня подбородком, украшенным мерзкой козлиной бородой.
— Пацан! — возвышаясь над головами своих друзей, кричит мне Купрос — тот, что говорил с икотой.
В свете догорающих свечей я, наконец, могу разглядеть этого заику. Лицо вытянутое, покрытое щетиной. Сальные черные волосы скрывают оттопыренные уши. Он морщит лоб от удивления, кривит губы и, скрипя гнилыми зубами, дерзко произносит:
— Ты куда прёшь? Ты что тут…
— Ссать иду, — отвечаю я спокойно и иду дальше, к двери, до которой мне рукой подать.
И тут этот мужик, что упивался громче всех потерей своего друга, (а может даже и партнёра по жизни), бросает вилку с ножом (хотя больше он похож на кинжал) на тарелку, резко вскакивает с лавки, опрокидывая несколько кружек на пол. Вгрызается в меня своими мутными глазами, скалиться. Думает, раз я мелкий, может меня припугнуть? А вот нет, дядя, нихуя у тебя не выйдет!
— Сопляк, — говори он, — а ты в дырку не провалишься?
— Ну, если она как твоя жопа, то, конечно же, провалюсь!
В пабе повисла тишина.
Через секунду лёгкий смешок поплыл через весь стол к моим ногам.
Трясясь от злости, Купрос попытался выбраться из-за стола, но приятели его остановили, хватая за длинные рукава белой рубахи.
Он смерил меня взглядом. Со злостью посмотрел на своих дружков, не скрывая, что хочет врезать одному из них. Даже замахнулся, но передумал, продолжая пошатываться между столом и лавкой.
Его похмельные глаза как кошка, бегающая за лазерной указкой, метались по моему лицу, пытаясь вкурить — что вообще здесь происходит?!