Червивая Луна
Шрифт:
Я изо всех сил стараюсь разглядеть что-нибудь в непроглядной тьме. Я не знаю даже, какого размера камера. Я чувствую только ее прокисшую темноту. До меня не сразу доходит, что я тут не один. Что здесь есть кто-то еще.
Кто-то еще заговаривает со мной.
– Твоих родителей тоже забрали? – спрашивает этот кто-то. – И как, они тебя очень любят?
Я не отвечаю. Голос сломан, но я все равно узнаю его.
– Последнего мальчика любили не очень-то сильно. Поэтому он теперь мертв.
Я двигаюсь вперед, выставив
– Не подходи, – говорит он. Я продолжаю идти. – Я сказал, не подходи!
Не останавливаюсь, пока мне не кажется, что я уже рядом с ним и что он сможет расслышать мой шепот.
– Гектор. Это я, Стандиш.
Восемьдесят шесть
Я не вижу Гектора. Я только слышу его голос. Гектор сгорбился неясной тенью в углу.
Я сажусь рядом. Он придвигается ближе.
Я знаю, что ему больно.
Я знаю его лучше, чем самого себя.
Я знаю, что он думает. Он думает: «Какого хрена здесь делает Стандиш?»
– Что они с тобой сделали? – спрашиваю я.
– Ничего страшного. У меня осталось еще целых восемь пальцев.
– Должно быть десять.
– Мизинец достался моему папе, как только застрелили маму.
Слабый голос. Я едва могу его расслышать.
– Не понимаю, – говорю я. – За что?
– Они хотели доказать папе, что на этот раз шутки кончились. Что если он опять откажется подчиняться руководителям, то меня тоже убьют. Только медленно.
Он дышит с трудом.
– А чем занимался твой папа?
Он медлит. Это секрет, об этом нельзя говорить. Хотя я и так знаю. Но поверю, только если Гектор сам мне скажет.
– Он был ученым, работал на правительство, – шепчет он. – Мечтал послать человека на Луну. Эта мечта понравилась президенту. Но потом папа отказался работать на президента, он был против того, как Родина обращается с теми, кто для нее трудится.
Голос Гектора прерывается, ему надо выровнять дыхание.
– Таких, как мой папа, называют спящими агентами. Мы понимали, что когда-нибудь его разбудят. Что он снова понадобится.
Да, пожалуй, устроить фальшивую Луну, чтобы она выглядела как настоящая, а потом снарядить космический корабль для высадки на нее и космонавта для прогулки по ее поверхности – тут без парочки ученых не обойдешься.
Гектор тихонько заканчивает:
– Если папа будет выполнять все, что ему прикажут, то мне будут давать еду и менять повязки. А если нет, то отрубят еще один палец.
Восемьдесят семь
Свет включается внезапно, как удар. Гектор открывает глаза. Думаю, нас подслушивали. Не слишком ли много я сказал? А Гектор? Так ярко, что на мгновение я снова ослеплен. Гектор отодвигается. Когда мне удается проморгаться, я вижу, что он смотрит на меня, как на видение.
– Я надеялся, что ты мне снишься, – говорит он. –
Теперь я могу его разглядеть. Он худ до прозрачности. Грязные бинты, сквозь которые сочится свежая кровь. Но он поправится. Я уверен, что он поправится. Я притягиваю его к себе и крепко держу. Если я его не отпущу, он поправится.
– А деда они тоже арестовали? – спрашивает он.
– Нет, – шепчу я.
– Только тебя? Почему?
– Я пришел сам, забрать тебя домой.
– Ты пришел… Что? Через лаз?
– Да.
– Ты что, чокнулся?
– Может быть.
Он смеется. Хриплый смешок. Ну, я хотя бы его развеселил.
– Стандиш, что ты задумал? Какую безумную храбрую выходку?
– Отличную.
Однако придется признать, что охранник был прав, когда сказал, что мне повезло. Самое большое везение – найти здесь Гектора. Может быть, это знак, что все получится. Все, что мне теперь нужно, – поверить, что это возможно.
– Я о тебе много думал, – говорит Гектор тихо.
– Я заберу тебя в страну крока-кольцев, – говорю я. – Помнишь? Будем кататься в таком огромном «кадиллаке».
– Какого цвета? – спрашивает он. Плохо дело. Гектор должен помнить. Мы так часто об этом говорили.
– Небесно-синего, – отвечаю я.
Он кашляет. Нехороший кашель. Слишком глубокий. Слишком могильный.
Почему это гребаное человечество так жестоко?
Почему?
Восемьдесят восемь
Свет выключается.
– Тут так все время – то включат, то выключат. Говорят, от этого теряешь разум. Кажется, похоже на правду.
Я не хочу, чтобы он предавался мрачным мыслям. Но в этой темной жестянке мало что покажется радостным.
– Болит? – спрашиваю я. – Рука.
– Да. Нет, – говорит он.
Он склоняет ко мне голову. Он весь горит. Я собирался рассказать ему про свой камешек, но теперь я могу думать только о том, как нам отсюда сбежать. Надо найти мистера Лаша. Гектора нужно лечить.
Как жаль, что я не вижу его лица. Только слышу, как гремит дыхание у него в груди.
Слова его заглушают.
Я говорю:
– Когда ты ушел, осталась огромная дыра. Не мог же я продолжать как ни в чем не бывало с такой дырой в самой моей середине.
Он не отвечает, но я знаю, что он слышит меня. Слова – единственное лечение, которое у меня есть.
– Ты придаешь смысл бессмысленному миру. Ты дал мне магнитные башмаки для прогулок по другим планетам. Без тебя я не знаю, куда идти. Не знаю, где право, где лево. Без тебя нет завтра, только нескончаемое вчера. Но теперь мне все равно, что будет дальше, потому что я нашел тебя. Вот зачем я здесь. Я пришел за тобой. За своим лучшим другом. За братом. За тем, кого люблю.
– Не надо мне было тогда идти искать мяч, – говорит Гектор сонно.