Червонная Русь

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Ишь какой ловкий! – Забела проворно отбила его руку, которой он и впрямь было потянулся к ее носу. – Посмотрите на него! – шепотом воскликнула она, точно вокруг них шумела толпа. – Крестю ему позови! Ходит ночью, незваный-непрошеный, девиц вызывает незнамо для кого, да еще послушниц! Где же такое видано?

– Ну, тихо, тихо! – умоляюще зашептал Звонята. – Что кричишь, как на пожаре? Поди скажи ей, что с ней поговорить хотят, ну, тот человек, с которым… Ну, который…

– Князь Ростислав Володаревич! – тихо сказал сам Ростислав, поднимаясь по ступенькам.

За время их бурной и продолжительной беседы он, отчаянно волнуясь, поднялся

почти до середины лестницы, прислушиваясь и стараясь понять, здесь ли Крестя.

Забела охнула. Она никогда не видела Ростислава, но сразу поверила, что это он.

– Позови мне Крестю, да смотри княжну не беспокой! – велел он, и Забела, толкнув плечом дверь, исчезла в темноте.

Пробравшись в горницу, которую занимала Прямислава, Забела остановилась на пороге и в раздумье огляделась. Повсюду слышалось дыхание спящих женщин: из-за тесноты даже на полу спали челядинки, а Прямислава и две боярыни устроились на лавках. Крестя угнездилась в дальнем углу, свернувшись на сундуке, но Забела не торопилась ее будить. У нее не укладывалось в голове, что тихоня послушница чем-то привлекла мужчину, к тому же князя, да еще жениха самой княжны! Весьма странно выглядело то, что князь Ростислав, вдруг явившись в город, где ждет его невеста, охотится за какой-то Крестей!

– Ну, что там? Ты ходила? – шепнула со своей лежанки Прямислава. Весь остаток вечера они гадали, кто приехал и ужинает в гриднице, но к ним не присылали ни с какими новостями, и только когда все заснули, Прямислава послала Забелу на разведку.

– Была! – Осторожно перешагивая через спящих на полу холопок, Забела скользнула к лежанке и присела на край. Прямислава села на перине; наклонившись к ее лицу, разведчица зашептала: – Там какой-то пришел, Крестю спрашивает!

– Крестю? – шепотом ахнула Прямислава. – Какой «какой-то»?

– Здоровый такой. Говорит, Звонимир… не помню по батюшке.

Прямислава вспомнила Звоняту, который всегда был рядом с Ростиславом, а Забела продолжала:

– Кристину, говорит, позови, послушницу из Апраксина монастыря. Я говорю, тебе зачем, а он говорит, поговорить с ней хотят.

– Кто хочет?

– Князь Ростислав Володаревич!

Прямислава ахнула: от неожиданности она больше встревожилась, чем обрадовалась.

– И сам он там был, – так же шепотом продолжала Забела. – Сам поднялся. Половец такой по виду, но вроде ничего себе. Ведь это он?

– Да.

– Ну, чего? С какой радости им Крестя нужна? Будить ее, нет?

– Нет! – Прямислава живо откинула одеяло. – Где она?

– Да вон, на ларе. Свернулась, как собачка.

– Ты ее подрясник видишь?

– Темно, как в печке! – Забела вглядывалась в темноту. – Под голову, что ли, положила?

– Можешь вытащить? Только тихо, чтоб не проснулась.

Забела схватила чью-то рубаху, первую, что попалась под руку, неслышно скользнула к Кресте и ловко поменяла сверток у нее под головой. Крестя продолжала ровно дышать во сне, а Забела уже стояла возле Прямиславы с темным комком в руках.

– Давай! – Прямислава кое-как завязала башмаки и схватила подрясник. – Где тут перед, матушка Пресвятая Богородица!

– Да вот! – Забела расправила одежду. – Ты что же, вместо нее пойдешь?

– Да. Побудь тут. Если кто проснется и меня хватится, скажешь, что мне на двор понадобилось. И беги зови меня.

Забела кивнула, и Прямислава, приглаживая растрепанную косу, прокралась к двери. Глаза ее привыкли к темноте, и она ухитрилась ни

на кого не наступить. Надо было бы еще повязать платок, но искать его в темноте у нее уже не хватало терпения. Ее била дрожь: вот сейчас, сию минуту она увидит Ростислава! И он узнает, что она и есть его невеста, и никто в Перемышле не будет знать о ее прошлых «игрищах» и переодеваниях, которые, конечно, не прибавили бы ей чести! Но гораздо больше ее волновало то, что через миг она снова окажется в объятиях Ростислава, и теперь ей уже нечего бояться и стыдиться, потому что он почти ее муж и ее любовь к нему благословлена Богом!

Она выскользнула за дверь верхних сеней и сразу увидела его. Он стоял у столба, лица его нельзя было рассмотреть в темноте, но она сразу почувствовала, что это он: запах, ощущение тепла, ощущение блаженства от его близости, не испытанное ею больше никогда и ни с кем, не позволяли ей ошибиться.

– Ты! Ты здесь! Душа моя! – Ростислав тоже узнал ее и сразу схватил за руки. Он собирался держать себя иначе и говорить другое, но при виде этой стройной фигуры в темном подряснике, этой светловолосой головы, длинной косы и очерка любимого лица все решения вылетели из головы. – Лада моя!

Ростислав порывисто обнял ее, и девушка, вопреки его ожиданиям, не стала противиться, а всем телом прижалась к нему, и он ощущал ее трепет, чувствовал ее взволнованное теплое дыхание на своем лице.

– Лада моя! – прошептал он и обнял ее сильнее.

– Это я! – прошептала она в ответ и обняла его за шею.

Ростислав стал целовать ее, и теперь она не уклонялась от его поцелуев, как раньше, а с волнением и трепетом подставляла ему лицо. Касаясь ее губ, Ростислав чувствовал, что теряет голову; ни к чему не привели его благие намерения, если при первом прикосновении он вновь был охвачен огнем и готов был проститься с вечным блаженством на небе ради счастливой возможности хоть раз сжать ее в объятиях.

Наконец она немного отстранилась и, часто дыша, с улыбкой спросила:

– Откуда же ты здесь взялся, Ростислав Володаревич? Невесту хочется скорее повидать?

– Да ну ее, невесту! Меня на свадьбу не звали, а значит, мне и подарков не готовить! – Ростислав отмахнулся. – Совсем сдурел Игоряха, но с ним я после разберусь.

У Прямиславы вытянулось лицо. Как это – ему нет дела до невесты? Правда, он еще не знает, что это она и есть, но… И про какого Игоряху он говорит?

Но прежде чем она успела как следует удивиться, Ростислав снова обнял ее, прижался лицом к ее волосам и зашептал:

– Что ты делаешь со мной, лада моя? Я себя не помню! Ведь я за другим делом тебя звал, повиниться хотел! Виноват я перед тобой, душа моя, свет мой ясный! Самого жуть берет, как подумаю: хотел и себя погубить, и тебя тоже, дьявол на грех толкает! Люблю тебя больше жизни, но ведь погибнем оба! Отец мой умер, с братьми нелады начались – это мне предупрежденье, Божий знак, что чуть было не погиб и тебя, душу невинную, с собой в пламень вечный хотел утащить! Прости меня, голубка моя, хотел прощения просить, а сам вон опять… Не могу ничего с собой поделать, как тебя увидел, в уме опять помутилось! Ничего мне не надо, только люби меня! Прощаться нам нужно, а сил нет! Все что хочешь сделаю для тебя! Если ты в инокини идешь, ступай в перемышльский монастырь какой-нибудь, я тебе вклад прибавлю, с епископом буду говорить – хочешь, так будешь игуменьей. Виноват я перед тобой, чем могу, готов тебе служить. Прости меня только.