Червоный дьявол
Шрифт:
— Эх, счастливый ты, брат, — вздохнул молодой, — так ты уж не сегодня-завтра мастером будешь.
— Бог даст, а добрые люди помогут, — улыбнулся Славута.
— Вот только б штуку misterium [3] гораздо сделал, — заметил с достоинством пан цехмейстер, поглаживая короткую бороду, — а там вноси вступное, [4] справь collatio, [5] и тогда уж мы живо примем в цеховые братчики!
По лицу Славуты мелькнула веселая и лукавая улыбка, которая, казалось, говорила: ну уж, что касается штуки misterium, то у меня есть такая, какой вам и не снилось никогда!
3
Пробная
4
Членский взнос при вступлении в звание мастера.
5
Ужин, который должен был дать вновь вступивший в цех для цеховых братчиков, причем стоимость ужина четко определена цехом.
— Что ж делается в нашем Киеве? Вы молчите, не рассказываете мне ничего? — обратился он к соседям спокойным голосом, но в глазах его мимо воли мелькнуло какое-то нетерпеливое ожидание.
— Что ж в Киеве? Хорошего ничего. Все, как было, вот только пан воевода нам прыкрость великую учинил, — провел пан цехмейстер снова по бороде, — да такую прыкрость, такую, что не знаем теперь, как и быть. Знаешь, там за городом, мили две, на горе, возле Золотых ворот, где наша польная сторожа стоит, подле руин святой Софии велел он меж старых валов слободу оселить да и привилеи той слободе на тридцать четыре года выдал. Вольности им такие дал, что куда!.. Ни капщизны [6] им, ни варового, [7] ни солодового… [8] Ну и пошли все шинковать, а теперь вот выходит, что кому пива или меду нужно, даром что от миста далеко, что идти-то небезпечно, а все в слободу тянет.
6
Налог с водки.
7
Налог с меду.
8
Налог с пива.
— Ну, а как же войт [9] наш? — спросил Славута, стараясь придать своему голосу вполне равнодушный тон; но, несмотря на это, ему все-таки показалось, что его молодой товарищ бросил в его сторону лукавый насмешливый взгляд.
— Ге, войт наш добрый! Дай ему боже доброго здоровья и долгий век! — поднял пан цехмейстер к потолку глаза. — Все делает, что может. Стоит за наши старожитни звычаи, да трудно ему против воеводы, больно притислив воевода стал. Все это, видишь, по новым обычаям, а теперь уж такие звычаи настали, что могут наше майтборское [10] древнее право и так и этак перевернуть! — опрокинул он с досадою пустую кружку вверх дном и стукнул ею с силою по столу. — Так-то! В наше время не так было, а теперь!.. — он не договорил и сердито махнул рукой, как бы хотел сказать этим: стоит ли о нынешних временах и говорить!
9
Городской голова.
10
Магдебургское городское право.
Присутствующие замолчали.
Между тем зимнее солнце опустилось уже совсем низко и заливало теперь огненным светом мелкие стеклышки окна.
— Однако пора! — поднялся Славута. — Конь уже отдохнул, а в Киеве надо до вечера быть. Вы куда, панове?
— А в Киев же, тоже в Киев.
— Вот и отлично! Ну, Лейзар, получай! — крикнул он весело, бросая жиду на прилавок серебряную монету.
— Постойте, куда же вы торопитесь? — вышел Лейзар из-за прилавка, кланяясь степенно гостям. — Еще и солнце не спряталось, а такими славными коньми, ой вей! можно и в полчаса доскакать.
— Нет, нет, пора! — решительно заявил Славута.
— Пора, а то, пожалуй, и через Мийскую браму [11]
Небо все розовело… И розовые отблески падали и на соседние горы, и на далекий Днепр, и на снежную пелену, покрывавшую дорогу. Маленький морозец затянул тонким слоем льда большие лужи, стоявшие то там, то сям. Мальчишка подвел всадникам лошадей; быстро вскочили гости в седла, и кивнувши приветливо жиду, который стоял на пороге, широко распахнувши двери, и усердно кланялся почти до самой земли, поскакали по направлению к Киеву.
11
Городские башенные ворота. Минский — городской, от мисто, город.
Разговор не клеился. Старик угрюмо молчал, погруженный в свои досадливые мысли. Молчал и Славута; только глаза его нетерпеливо вглядывались вдаль, стараясь разглядеть на нежном лиловом горизонте очертания киевских башен и стен. На лице его бродила счастливая неопределенная улыбка; несколько раз он сдавливал шпорами своего коня. Несколько раз нетерпеливо передвигал бобровую шапку на своих светлых волосах и, казалось, если б не спутники, полетел бы он ветром-бурею навстречу киевским мурам. С правой стороны потянулись горы, покрытые лесом, солнце скрылось за ними, и только на противоположной стороне Днепра, что раскинулась ровной белой пеленой, окаймленной темной полосой черниговских боров, горели еще нежные розовые тона.
— Чего торопишься? — обратился наконец цехмейстер Щука к Славуте. — Видишь, как распустило, конь весь в мыле.
— Домой! Шутка сказать, пане цехмейстре, целый год не видел.
— Оно-то, положим, вернуться в свою сторону приятно, да мало-то хорошего дома! — заговорил угрюмо Щука, как бы продолжая прерванную нить своих размышлений. — Скажем, что войт наш и славный, и твердо за права наши стоит, и старовины крепко держится, да куда ему против этих собак! Теперь вот с Ходыкою знакомство свел, думает, что тот ему поможет, — тот ведь дока! Недаром и Ходыкою зовут.
— С Ходыкою? — изумился Мартын. — Да ведь они были заклятые враги?
— Были-то были, да мало ли за год воды утечет, — проговорил глубокомысленно пан цехмейстер, поправляясь в седле.
Неприятное чувство шевельнулось в душе Славуты при последних словах, но в это время молодой Скиба крикнул весело:
— Смотри, бра, а вот и Щекавица, теперь и в Киеве скоро станем.
— Так, так, Щекавица! Она и есть! — обрадовался Славута..
Действительно, вдали, с правой стороны всадников, подымалась высокая гора, покрытая густым лесом; дорога вилась у ее подножья. Налево виднелись небольшие деревушки.
— Так, так… — говорил с восторгом Славута, подымаясь и стременах и осматривая окрестность. — Вот и Приорка, и Оболонье, скоро покажется и Вышний замок! Шутка сказать — целый год!
— То-то своя земля, — заметил философски пан цехмейстер, подымая вслед за Славутою коня в галоп, — нет у человека в городе ни матери, ни отца, а как тянет его к родной земле
Слова пана цехмейстра вызвали невольную краску на лице Славуты; он нагнулся к луке и начал разбирать как бы нарочно запутавшиеся повода.
Между тем Щекавица начала понемногу понижаться, и вдруг за крутым поворотом вынырнул перед всадниками в юговом, морозном тумане славный Киев-Подол.
Грозно подымался на верху высокой горы, словно на ледяной скале, Вышний замок. Высокая стена шла короной по всей вершине горы. Пятнадцать трехэтажных шестиугольных башен подымались по сторонам. Вокруг стены тянулся широкий ров. Подъемный мост в Воеводской браме, что выходила против Щекавицы, был спущен. Угрюмо темнели в стенах амбразуры. Из-за высокой стены виднелись золотые кресты и купола церквей. Дальше к Днепру шли такие же блестящие горы, окружая полукругом нижний город — Подол. А он весь раскинулся у их подножья сетью кривых уличек, красных черепичных крыш, церковных крестов и куполов. Вокруг города шел глубокий ров и вал с высоким острогом, но Замковая гора, увенчанная зубчатой короной, царственно владычествовала над местностью, точно глядела с презреньем со своей снежной вершины на суетливую, мятежную жизнь, приютившуюся у ее ног. А над белым Днепром, и над снежными вершинами, и над замковыми стенами разливалось тихое сияние догоравшего зимнего дня.