Честь чародея
Шрифт:
— Конечно, нет. Женщины, в отличие от нас, мужчин, гораздо более деликатны.
— А что будет, если я скажу да? То есть, да — я нахожу тебя привлекательным, а не в том смысле, что я согласна,
— Рано или поздно мы поедем ко мне домой. Сегодня, или завтра, или когда–нибудь. Если это случится сегодня, мы можем просто поболтать, открыть бутылочку вина, а спать я лягу на диване. Спешить некуда.
— Ты врешь, — сказала Гэйнор.
— Да.
— Пожалуй, я выпью еще стаканчик.
Когда они наконец добрались до квартиры Уилла, было уже совсем поздно, вернее, можно даже сказать — слишком рано. Уилл вместе со своим другом и партнером по бизнесу Роджером Хойтом снимали в Южном Лондоне перестроенную мансарду, которую, правда, никто не потрудился довести до ума.
Полы были неструганые, потолочные балки тоже. Большие картины без рамок висели на стенах
Наконец Уилл нашел чистые стаканы. Гэйнор смотрела в окно: в черном небе отражались огни ночного города, а может, это были первые проблески рассвета. Звезд уже не было.
— Почему всегда так происходит? — задумчиво сказала Гэйнор, принимая бокал с вином. — В разгар неприятностей у нас зарождается… — она поискала подходящее слово, — страсть. А потом, когда все опасности позади…
— Я не сбегу, а ты?
— Я боюсь, — призналась она.
Он развернул ее лицо к свету, вглядываясь в ее экзотический макияж, сейчас уже почти стертый, и большие испуганные глаза.
Он не стал ее утешать, а просто сказал:
— Ты боишься, что тебе причинят боль. Я тоже. А кто не боится? Если любишь, то непременно испытываешь боль, а если не любишь, то и не получаешь ничего. Я не могу обещать тебе никогда не лгать, хотя могу, конечно, попробовать. Я не могу обещать тебе ничего, кроме своей заботы. Лишь недавно, встретив тебя, я понял, как много ты значишь для меня и всегда значила. Самолюбие мешало мне в этом признаться самому себе. Я не знаю, отчего это. Просто значишь, и все тут. Алхимия. Судьба.
«Любовь», — мысленно добавила Гэйнор, а вслух сказала:
— Я не хочу, чтобы все пошло наперекосяк.
— Кто может что–либо гарантировать в таком деле? А было бы забавно — представь: если ваши отношения нарушатся в течение шести месяцев» вы можете заменить любую их часть бесплатно. — Уилл улыбнулся. — Я могу только сказать, что если что–то пойдет не так, то не по моей вине.
— Как это не по твоей?! — возмутилась Гэйнор.
— А вот так. — Он забрал у нее бокал с вином и поставил его на стол, потом обнял и поцеловал ее, и она поцеловала его в ответ, и все оказалось так просто. Ее сопротивление рухнуло, сомнения и страхи забились в уголок разума. Они еще долго не покинут ее, но сейчас, по крайней мере, они замолчали. Она была молода и здорова, и желание взяло верх. А долгое ожидание, сдерживаемые чувства и пережитые этой ночью опасности только подлили масла в огонь. Наконец они упали на постель — двойной матрас, брошенный прямо на пол. Они даже не стали убирать покрывало, чтобы не тратить время… Позже рассвет прокрался в комнату, осветив ее разметавшиеся по подушке волосы и раскинутые в стороны руки, совсем бледные на фоне загорелых мужских плеч. Уилл погладил ее по плечу, провел ладонью по гладкой спине, по изгибу бедра. Думая, что она спит, он аккуратно выдернул из–под нее одеяло и накрыл ее. Она не спала, но глаза открывать не стала, потому что ей так приятно было его внимание. В конце концов первым заснул именно Уилл, а Гэйнор еще долго ворочалась без сна в странной кровати, и, как Элизабет в «Гордости и предубеждении», скорее знала, чем ощущала, что счастлива…
Разбудил их Роджер Хойт, который колотил в стену, поскольку боялся, что если постучит в дверь, то снесет ее.
— Отделайся от Анабель. — Гэйнор подбирала разбросанное по всей комнате белье.
— Это не Анабель, — пробормотал Уилл спросонья.
— Ну, от Софии.
— Снова не угадала.
— Синтии, Люсии, Вероники…
— Да не знаю я никакой Вероники. — Тут он с облегчением заметил, что Гэйнор смеется. Он поднялся, открыл дверь, отделался от приятеля в нескольких отборных выражениях, состоящих преимущественно из нецензурных слов. Потом нашел свои джинсы и предложил Гэйнор чай или кофе.
— Молока, наверное, нет, но я могу сходить за ним. Ты хочешь есть? Я бы купил круассанов…
«Он старается», — поняла Гэйнор с изумлением.
— Нет, просто чай. Я подумала о Ферн. Она не звонила?
Уилл проверил сообщения, но от Ферн ничего не было. Потом он позвонил в Ярроудэйл и ей на мобильный.
— В доме никто не отвечает, а мобильный телефон выключен или вне зоны, — сказал он. — Она могла отправиться в другое измерение, куда не достают мобильные телефоны. Хотя это может быть всего лишь Йоркшир. — Его легкое раздражение от прихода Роджера сменилось серьезной
— Что будем делать? — спросила Гэйнор. Сейчас уже было не до ласк.
Уилл посмотрел на свой молчащий телефон так, как будто тот нанес ему личное оскорбление. Гэйнор он не ответил.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЧЕСТЬ
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Я уже забыла, каково это — быть больной. Когда я жила в пещере между корнями Вечного Древа, болезни, причиняющие столько страданий смертным, меня не беспокоили. Заклинание Магического глаза позволяло мне видеть мир из моего логова, и я наблюдала, как люди заболевают и умирают, как мучаются от оспы, чумы, рака, СПИДа и как доктора безуспешно пытаются найти панацею от всех бед. Но я никогда не болела сама, разве что в детстве. Вернувшись в мир людей, я заново осознала несовершенство плоти. Ненавижу болезни! Подступившая к горлу тошнота и дурманящая слабость внушают мне такой страх, словно сама смерть держит меня в объятиях. В том доме я почувствовала себя совершенно разбитой, меня тошнило до потери сознания. Водителю пришлось нести меня, а Негемет плелась сзади, сочувственно мяукая. Я поудобнее устроилась на заднем сиденье, но от равномерного гудения машины и запаха кожи, витавшего в салоне, мне снова стало нехорошо. Распахнув дверь, я выбежала наружу, и меня вырвало. Я была противна сама себе, чувствовала, что веду себя как пьяная уличная девка, но ничего не могла поделать. Меня снова и снова выворачивало наизнанку, голова кружилась, колени дрожали. Трясущимися руками я провела по лицу — губы были перепачканы зеленоватым, воняющим растительной гнилью налетом. Я знала, что это не отравление, — Река сделала меня неуязвимой, и ни яд, ни оружие не могли навредить мне. И все равно мне казалось, будто я проглотила что–то ядовитое: желудок ныл, от лица отлила кровь и на лбу крупными каплями выступил пот. Забившись в угол машины и стараясь не стонать, я прижалась щекой к прохладной коже Негемет (как у всех созданий Подземного Мира, кровь моей кошки ледяная). Ходжекис вопросительно взглянул на меня. Он хороший слуга — в кофе, которым он частенько балует себя, я подливала сок Дерева, поэтому Ходжекис всегда мне послушен.
— Домой, быстро, — сказала я. — Быстро и без тряски. Главное — без тряски.
Должно быть, это Моркадис виновата в том, что мне стало так плохо, это она наложила на меня какое–то заклятие, прокравшись в Рокби в мое отсутствие. А я, как последняя дура, попалась в расставленную ловушку! Вне себя от ярости, я хотела призвать духов, чтобы приказать им задержать Моркадис, но мне не хватило на это сил. Я была в бешенстве, уязвленное самолюбие не давало мне покоя.
В глубине души я знала, в чем дело, но отказывалась верить в это. Наверное, я просто не решилась взглянуть правде в глаза, хотя раньше я никогда не колебалась. Да, мне казалось, что Моркадис выжила, но ведь она не могла уцелеть! Ее наверняка сожрал паук, и, вернувшись, я найду в подвале лишь обглоданные кости. Даже если она каким–то чудом спаслась от паука, ее непременно испепелили мои мощные заклинания, как ловушки, расставленные но всему дому. Моркадис всего–навсего новичок, моя бывшая ученица, и давно забыла то немногое, чему научилась у меня. У нее никогда не хватило бы ни ума, ни волшебной силы, чтобы справиться со мной…
Однако когда мы вернулись в Рокби, я узнала, что Моркадис удалось сбежать. Она была здесь совсем недавно, я так остро чувствовала это, что могла пройти по ее следам. Я знала, куда мне нужно отправиться в первую очередь — в оранжерею.
Помню, что попросила водителя подождать. Его имя как–то вдруг вылетело у меня из головы, столь велико было мое напряжение. Силы понемногу возвращались ко мне, но чего–то не хватало. Эта пустота отдавалась болью во всем теле. Да, я знала, что неуязвима, но чувствовала себя так, будто мне отсекли руку или ногу или вырезали жизненно важный орган. Какой–то физический недуг терзал меня, но я не стала разбираться, что именно со мной происходит, — на это не было времени. Негемет, навострив уши, жалась к моим ногам, пока мы обходили дом. Гадая, как же Моркадис избежала гибели, я медленно шла по коридорам, зажигая лампы. Их свет рождался не из огня, он черпал свою мощь из того же источника, который заставляет потрескивать шерсть животных и зажигает молнии. Обычно я комфортнее чувствую себя в темноте, но тогда меня охватило странное, леденящее душу чувство* отнимающее больше сил, чем любой физический недуг. Я не сразу поняла, что это страх.