Честь, хлеб и медяки
Шрифт:
Мужчина засопел недовольно, но ничего не сказал — он довольствовался и тем, что ему предлагали.
Первым порывом Руперта было желание прорваться аллею сквозь кустарник и поквитаться с изменщицей и ее любовником. Но уже в следующую секунду он передумал — пусть живут. Это с ним что-то не так, раз его предают раз за разом. Это ему недостойно жить.
Он вставил меч в ножны и поплелся вон из парка, а потом из дворца. На выходе его никто не попытался остановить. Кто бы посмел задержать фаворита амира? Город Руперт тоже покинул без проблем — с юноши в королевских одеждах,
Поначалу он долго брел по той дороге, по которой еще вчера вернулся в город, но потом свернул с нее в сторону песков. Там его точно искать не станут — побоятся.
========== Глава 15 ==========
У него некогда было имя. Только что в том толку?
Он никому не назвал бы его. А те, кто помнили его имя, боялись произносить его вслух даже шепотом, дабы не накликать беду на свою голову.
Он стал тем, кем стал — не испытывал страха ни перед оружием, ни перед выжженной землей. Пески тоже не страшили его. Он мог подолгу брести по барханам от одного колодца к другому в поисках чистой воды и достойных соперников. Только последнее время и одно, и второе стали большой редкостью.
Нет, все же воду ему порой удавалось разыскать в крошечных оазисах среди пустыни. Ему некуда было спешить, он всегда подолгу там задерживался, чтобы с любовью вычистить колодец. Это единственное, что он сделал во имя добра. Все остальное совершалось им только во имя зла.
А соперники? Когда-то многие желали с ним сразиться, чтобы избавить мир от него, но с каждой победой он становился все сильнее и сильнее, и равных по силе ему, просто не стало…
Раскаленный воздух дрожал под полуденным адским солнцем, искривляя пространство, создавая миражи и заливая пустыню своим светом от края до края.
Медленно ступая по барханам, брел белый верблюд. На нем, поджав ноги, сидел он. Одет он был просто — рубашка и широкие штаны, завязанные ремешками на лодыжках, поверх них была надета тонкая шерстяная накидка цвета индиго. Грудь перекрещивали две широкие ленты, сплетенные умелыми руками из разноцветных шелковых шнурков, концы которых оканчивались кистями. Обут он был в сандалии на широкой подошве и с загнутыми носами, сделанные специально для ходьбы по песку и по каменистой почве. Завершал наряд синий платок — тагельмуст, который полностью скрывал его лицо. И только некогда темно-голубые, как небо ранним вечером, а сейчас красные от ветра и песка глаза оставались открытыми.
Любой бы сразу понял, перед ним воин, даже несмотря на то, что не видел у него оружия в руках.
Невысоко над ним в выгоревшем от зноя белесом небе парил, расправив крылья, ворон, подыскивая место, где можно спрятаться в тени барханов от палящего солнца — до следующего колодца и настоящей тени еще день пути. Только там они смогли бы отдохнуть и запастись водой для следующего перехода.
— Впереди на песке кто-то лежит, — проговорил ворон, опускаясь воину на плечо.
— Кто там может лежать? — невозмутимо отозвался тот. — Зверь какой-нибудь издох. Труп его не успели сожрать гиены. На много миль вокруг только мы с тобой да Орион, — воин похлопал по спине верблюда, — живые существа в этих проклятых Создателем песках.
— Я тебе говорю, — фыркнул ворон, — на песке кто-то лежит.
— Даже если и лежит, — снова проговорил воин, — то нам что с того? Нам нужен соперник, а не труп его.
— Ты всех извел, — снова фыркнул ворон, опускаясь на верблюда позади воина. — На твоем месте я сам бы взрастил его. Научил всему, что знаешь, а потом с ним сразился.
— В твоих словах есть доля истины, — согласился с ним воин, мерно покачиваясь в такт шагов верблюда.
Они остановились недалеко от лежащего на песке тела, пытаясь разглядеть, жив человек или мертв.
— На нем королевские одежды, — прошептал ворон и почему-то поежился, втянув голову в плечи.
— Сам вижу, — отозвался воин, слезая с верблюда и решительно направляясь в сторону неподвижного тела. Он никого не боялся — ни мертвых, ни живых.
Нисколько не опасаясь, он присел перед лежащим человеком на корточки, с трудом расцепил его пальцы, сомкнутые на шее мертвой гиены, и только затем перевернул его на спину. Человек, юноша, был еще жив. Во всяком случае, он дышал, его грудь мерно поднималась и опускалась.
Воин извлек из складок своей одежды небольшой бурдючок с вином, разбавленным водой. Он приподнял юношу за плечи и смочил его губы жидкостью из бурдючка. Тот, не открывая глаз, сделал несколько жадных глотков и только потом взглянул на воина.
— Туарег, — прошептал он, снова впадая в небытие.
Воин молча махнул рукой ворону, чтобы тот подвел нему верблюда и заставил его лечь на песок.
— Ты хочешь его забрать с собой? — ворон, обернувшись на всякий случай небольшим драконом, изверг струйку пламени.
Воин кивнул.
— Он силен духом, раз смог задушить джинна, не позволив себя сожрать. Это не гиена, это гуль, — сказал он. — И я послушаюсь твоего совета — взращу из него достойного соперника.
— Не пожалей об этом, — дракончик снова поежился.
Воин с предосторожностями положил тело юноши на верблюда, предложив дракончику поддерживать его, а сам решил пойти рядом.
О чем собственно ему сожалеть?
Об ушедшей молодости? Он когда-то тоже был молод и красив, как этот юноша. Только о ней он порой сожалел. Ни о чем больше. Все остальное у него было.
Воин нахмурился, вспоминая себя в далеком прошлом.
Почему он им поверил? Побоялся расстаться с сокровищами? С проклятыми, как выяснилось гораздо позже, сокровищами. Они тогда только посмеялись, когда умирающий караванщик, сраженный им, попытался их предостеречь. Рубины, изумруды, золото и жемчуга притягивали взор, не позволяя расстаться с ними.
Они, некогда два его друга, оставив его одного в пещере, случайно обнаруженной в песках, сторожить богатства, на самом деле бросили его. Они не оставили ему даже воды, пообещав вернуться с вьючными животными как можно скорее, чтобы вывезти сокровища. Не поверили они караванщику, что вывезти найденные богатства из пещеры нельзя — их можно только сторожить и пополнять.