Честь и долг
Шрифт:
"Да у него язык похож на профессиональный полицейский!" — с оттенком беспокойства подумал Коновалов, но тут же вспомнил, что Гриша юрист по профессии, и успокоился.
— …Если генерал Шебеко — воплощенный тип административного «младенца», — докладывал Григорий, — то его шеф, главноначальствующий генерал Мрозовский, весьма критически относится к новому градоначальнику, неудовлетворенный его поверхностным отношением к делу…
— Эту трещину надо расширить! — буркнул Коновалов, и Гриша мгновенно все понял.
— Я постараюсь, Александр Иванович, вбить клин между ними, да еще и полковником Мартыновым, поскольку близко знаком с одним из чиновников из окружения Шебеко. А этот чиновник весьма падок на деньги…
Коновалов
— Десять тысяч рублей хватит на первых порах?
— Более чем достаточно, Александр Иванович! — спрятал чек тронутый щедростью патрона Гриша.
— Все ответили на приглашения к сегодняшнему обеду? — спросил Коновалов.
— Строительный подрядчик Кононов лежит в ревматизме, остальные сообщили, что будут непременно, — доложил Григорий.
— И ты приходи, — разрешил патрон. — Да понаблюдай, кто как будет реагировать на мои речи… Понял?
— Не премину-с! — угодливо склонился Григорий.
— Да, вот еще что! — спохватился Коновалов. — На всякий случай проследи, чтобы прислуга не вертелась у дверей, где мы будем разговаривать, а то вдруг кто-нибудь из них, не ровен час, служит и полковнику Мартынову…
— Прослежу-с!..
7. Петроград, начало декабря 1916 года
Старший фейерверкер [3] Василий Медведев, кавалер полного Георгиевского банта, то есть всех степеней Георгиевской медали для нижних чинов и унтер-офицеров, получил в ноябре легкое ранение на Северном фронте, где в составе Сибирского корпуса держала оборону его батарея. Геройством и умом Василий очаровал начальство полевого лазарета и получил отпуск в Петроград на неделю. Это было весьма кстати, поскольку запасы нелегальной литературы у него кончились, и ему не только надо было возобновить их, но и повидаться с товарищами, впитать в себя то, чем живет сейчас большевистская организация.
3
Чин в артиллерии, соответствовавший старшему унтер-офицеру, помощнику командира взвода.
В Петрограде, в Новой деревне, у старого друга и соратника, рабочего Александрова, он получил явку на Сердобольской улице, в доме 35. Здесь жили супруги Павловы, в квартире которых регулярно собиралось на свои заседания Русское Бюро ЦК РСДРП, происходили совместные собрания этого руководящего партийного органа и Петербургского комитета большевиков. Александров предупредил Василия о необходимости строжайше соблюдать все правила конспирации, ибо охранка в последние недели просто зверствовала, проводя по наводкам провокаторов одну за другой «ликвидации» подпольных организаций и техник. [4]
4
Техникой по жандармской терминологии назывались подпольные типографии.
Садясь на 20-й номер трамвая у Балтийского вокзала, Василий по привычке проверил, нет ли за ним «хвоста», и на всякий случай занял позицию поближе к двери на задней площадке прицепного вагона. Трамвай мгновенно заполнился до отказа, люди повисли на подножках, один пристроился на «колбасе» сцепного устройства. Все это было внове Василию, который давно не был в столице. Многие другие приметы хозяйственной разрухи поплыли у него перед глазами, когда трамвай тронулся и медленно покатился по Лермонтовскому и Троицкому проспектам к Технологическому институту, через Загородный и Литейный — на Нижегородскую и Нюстадскую улицы. Первый снег прибрал грязь и неопрятность. Витрины многих магазинов, ломившиеся до войны от товаров, теперь были пусты или заколочены фанерой, замазаны белой краской изнутри. У булочных и мясных лавок стояли длиннющие хвосты суровых, плохо одетых женщин. Среди пешеходов было очень много солдат запасных полков, расквартированных в Питере. Теперь, под вечер, они явно бесцельно фланировали по улицам, ища дешевых развлечений. Среди них было много ходячих раненых, с руками на перевязи, как у Василия, или с палочками и костылями.
По мере удаления от Литейного нищета и разруха все громче заявляли о себе. Штукатурка многих домов осыпалась, обнажив бревна. Нынешняя неухоженность былых щегольских проспектов и улиц Санкт-Петербурга все сильнее бросалась в глаза. Сойдя на остановке у Выборгского шоссе, Медведев удвоил осмотрительность, внимательно вглядываясь в прохожих, изучая места, где могут затаиться полицейские кареты.
Согласно правилам конспирации Василий шел по четной стороне. А вот и дом номер тридцать пять… Не задерживаясь, прошел мимо него, особенно внимательно разглядывая пятиэтажное здание с мансардами, небольшим палисадником и подъездом под железным полукруглым навесом с чугунными столбиками. Никаких признаков засады незаметно, занавеска на нужном окне отогнута точь-в-точь, как описывал Александров. Однако не надо торопиться.
Старший фейерверкер с четырьмя «Георгиями» на шинели спокойно шел дальше. Прохожие с симпатией смотрели на его знаки геройства. "Надо снять, решает Василий, — а то привлекаешь излишнее внимание".
Улучив момент, когда на улице не было встречных, он переколол награды с шинели на гимнастерку. Дойдя до Головинской улицы и не заметив ничего опасного, Василий повернул назад и перешел на нечетную сторону. Еще внимательнее фронтовик присматривался к деталям обстановки, помня предупреждения Александрова, что полицейские ищейки в последние недели словно сорвались с цепи. Не исключена возможность провала и на конспиративной квартире Павловых…
Наконец сумрак подъезда, в котором днем не горит ни одна лампа домовладелец явно экономит керосин. Легкий условный стук в дверь квартиры номер четыре. Тишина. Снова постучал.
8. Москва, начало декабря 1916 года
…Даже ради московских купеческих обычаев, когда обедали в два часа дня, Коновалов не стал изменять своей англомании и «благородству» положения коллежского секретаря. Он пригласил богатейших людей торгово-промышленного сословия Москвы для серьезного разговора на парадный обед к семи часам. Его влияние и авторитет были так высоки, что собираться гости начали уже с шести часов, желая перемолвиться словом с самим Александром Ивановичем еще до обеда.
К двухэтажному особняку в конце Большой Никитской, боком выходящему на Кудринскую площадь, прибывали кареты, авто, наемные экипажи. Все окна дома светились электричеством, фонари у подъезда под железным навесом на литом чугунном кружевном карнизе тоже ярко сияли. Англизированный швейцар в серых панталонах и белых чулках почти все время держал дверь открытой.
В числе первых гостей засвидетельствовал свое почтение хозяину дома хромоногий и густобородый городской голова Челноков. Следом за ним прибыл подтянутый князь Георгий Евгеньевич Львов, председатель Всероссийского союза земств и городов, кандидат в председатели министерства общественного доверия, «назначенный» еще в прошлом году на собрании «общественности» у Прокоповича. Затем дружно стали приезжать купцы и промышленники: Прохоров, текстильный фабрикант, братья Барсуевы из торгово-промышленной партии, Лианозов и Мантышев — нефтяные короли, Третьяков — мануфактурист и банкир, Крючков и Карабасников — торговцы, известный московский присяжный поверенный Муравьев, ректор Московского университета Мануйлов, весьма близкий к финансово-экономическим кругам. Даже группа финансистов, враждебная Коновалову и ориентирующаяся на Поплавского, была здесь.