Честь и долг
Шрифт:
— Наш политический агент в России Брюс Локкарт уже установил с ним контакт, — похвалился сэр Альфред. — Разумеется, господину Троцкому было сказано, что небольшие английские части высадятся на Мурмане для защиты от германского десанта, который собирается захватить богатые склады снаряжения, прибывшего из Англии и США морем. Троцкому было сказано, что немцы смогут также пройти через Финляндию и ударить по Мурманску и Архангельску. Север должен стать не только базой, но и политическим центром освободительного движения против большевиков. Географически он лежит очень близко к Петрограду и труднодоступен для атак с юга из-за бездорожья, — развил свои стратегические мысли лорд.
За окном стемнело. Четкие дали Версальского парка размыло сумерками. Зажгли электрический свет, который ярко засиял в мраморе стен и позолоченных медальонах из бронзы. Свет принес ясность и в мысли. Все основные вопросы были согласованы. Теперь можно было перейти в зал совета, где делегации уже приготовились тщательно отработать каждую строку в проекте конвенции об условиях сотрудничества Англии и Франции.
95. Бад-Крейцнах, декабрь 1917 года
Голодный и холодный, словно «брюквенная» зима 1916/17 года, пришел в Германию ноябрь семнадцатого. В большинстве городов империи на душу населения стали выдавать по карточкам на неделю картофеля — 3 килограмма 300 граммов, хлеба — кило восемьсот, мяса — 240 граммов, жиров — 70–90 граммов. Одна брюква была по-прежнему в свободной продаже. В Австро-Венгрии царил настоящий голод.
Но продовольственные затруднения страны никоим образом не сказывались на жизни Главной квартиры германской армии, которая теперь располагалась в маленьком прирейнском курорте Бад-Крейцнахе. Фельдмаршал Гинденбург, первый генерал-квартирмейстер Людендорф и некоторые чины их штаба заняли уютную виллу, в которой некогда жил кайзер Вильгельм I, основатель Германской империи. Кайзер Вильгельм Второй, номинальный верховный главнокомандующий, не пожелал оседлой жизни в ставке, а в литерном поезде непрерывно сновал по железным дорогам, вдохновляя армии своими посещениями. Спартанская жизнь в тесноте вагона доставляла императору удовлетворение.
Размеренность занятий в Бад-Крейцнахе ничем не отличалась от Плесса: тот же утренний кофе Гинденбурга и Людендорфа в восемь, короткая прогулка до отеля «Ораниенгоф», занятого под основные управления штаба. На пути к отелю жители городка — вышедшие на пенсию чиновники, мелкие буржуа и приезжие, с букетами живых цветов будто случайно встречают своих кумиров на главной улице. Со слезами на глазах и восторженными речениями преподносят господа цветы. Наиболее респектабельные из почитателей получают иногда приглашение на завтрак в час дня или на обед в восемь вечера. Обеденные столы на вилле руководителей ОХЛ [22] ежедневно ручками милых юных дам украшаются свежими цветами.
22
От немецкого обозначения верховного военного командования (Oberste Heeresleitung).
Гинденбург и в Бад-Крейцнахе не переутруждал себя работой. В девять с половиной часов Людендорф удалялся в штаб готовить вечернее донесение кайзеру, а фельдмаршал оставался выпить рюмку французского коньяка и рассказать гостям всякие истории о войне 1870–1871 годов или о тех временах, когда он командовал ротой. Его мыслительные способности и лексикон не отличались богатством. Гинденбург вполне довольствовался такими банальностями, как: "Дела на Западе идут столь же хорошо, как на Востоке, а на Севере — как на Юге. Правда, предстоит сделать еще многое, но врагам тоже нелегко, а то, что преодолевает противник, мы-то уж наверняка преодолеем".
Фельдмаршал, еще при жизни обладавший гранитно-монументальными формами фигуры и лица, был столь простодушен и далек от политики, что изрек однажды фразу, показавшую его истинное нутро: "Война для меня словно целебная ванна"… И в этой ванне, которая стоила народам морей крови и страданий, он купался с утра до вечера.
Деятельный и энергичный "генерал с моноклем", Эрих Людендорф, так же как и его шеф Гинденбург, с ненавистью и возмущением воспринял весть о том, что в Петрограде победили социал-демократы «максималисты», или — большевики. "Г унд Л", как их называли сотрудники, искренне были уверены, что это ненадолго, что старый порядок в России скоро восстановится. Но своих собственных социал-демократов, которые не способны были даже справиться с забастовками в военной промышленности, начавшимися с апреля семнадцатого года, Гинденбург и Людендорф стали презирать еще более решительно. Когда же появились листовки группы «Спартака» совершенно большевистского содержания, военное командование забеспокоилось. Разумеется, основная работа выпала на полицию. Но чтобы преодолеть симпатии рабочего сословия к забастовщикам-социалистам, в ход был пущен авторитет Гинденбурга: от его имени проклинали всех, кто недостаточно упорно трудился на победу.
Фельдмаршал решил даже вступить в орден иоаннитов. Это средневековое аристократическое братство было основано во время крестовых походов для ухода за ранеными рыцарями. Потом оно почти угасло. Теперь же, в начале XX века, оно было возрождено для борьбы с социал-демократами и всяческими еретиками, подрывавшими священные устои монархии и порядка в империи. Популярность фельдмаршала стояла так высоко, что сам великий кайзер Вильгельм Второй, бывший протектором иоаннитов, возвел Гинденбурга в "почетные рыцари" спустя несколько дней после принятия в члены, хотя это и являлось нарушением устава.
Для Людендорфа самое возмутительное в большевистской революции было разрушение офицерского корпуса. Генерал, назидательно подняв палец, часто повторял своим внимательным слушателям-адъютантам во время ежедневных прогулок:
"В России офицер утратил свое привилегированное положение, господа! Он лишился всякого авторитета. Он не должен теперь иметь больше значения, чем простой рядовой, а вскоре его права еще больше умалятся, он лишится их вовсе… В России многие одобрительно отнеслись к лишению офицеров их прав и вот теперь Российская империя пожинает эти плоды. Там многие недальновидны. Они не хотят видеть, что на авторитете офицера держится вся армия и любой мировой порядок и что, подрывая авторитет офицера, они тем самым расшатывают социальный строй всего мира…"
Частенько мысль его делала зигзаг, и он добавлял: "Но я с нетерпением жду, когда русское правительство обратится к нам с просьбой о перемирии. Нам надо иметь мирный договор, ибо те перемирия, которые устанавливаются на Восточном фронте стихийно русскими дивизиями и армиями, — не дают возможности перебросить войска против Франции. Нам нужен прочный договор!"
День 28 ноября, когда русский главнокомандующий народный комиссар Крыленко запросил по беспроволочному телеграфу германское верховное командование, готово ли оно к переговорам о заключении официального перемирия, стал для Людендорфа почти праздником победы. Первый генерал-квартирмейстер немедленно ответил утвердительно.
В тот же вечер, после обеда, "Г унд Л" обсудили в кругу своих ближайших сотрудников требования, которые представитель Германии генерал Гофман должен был предъявить большевистской делегации в Брест-Литовске. "С русскими следует быть твердыми и говорить языком победителя. Подорвать их пункт о мире без аннексий. Достигнуть того, в чем мы весьма нуждаемся, территориальных уступок", — приказывал Гинденбург. Людендорф добавлял: "Мир, лишь гарантирующий status quo, означал бы, что мы войну проиграли. Необходимо отнять у России ее залежи каменного угля и хлебные житницы, то есть Украину, оккупировать и другие области, дающие сельскохозяйственное и промышленное сырье. Превратить Польшу в протекторат центральных держав, а русские прибалтийские провинции подчинить Германии".