Честь и долг
Шрифт:
Фельдмаршал подтвердил мнение своего генерал-квартирмейстера. Он сослался на заявление "Пангерманского союза" по поводу Прибалтики, которое решительно предостерегало от каких-либо переговоров по поводу права народов на самоопределение. Коротко Гинденбург разъяснил свою позицию: "Нам нужна Литва для обеспечения наших границ. Она должна быть крепко прикована к нам. Никакого самостоятельного государства, а персональная уния с Пруссией. Курляндия — dito. [23] Обладание Эстонией желательно с военной точки зрения… Да-да! Я хочу обеспечить в следующей войне против России пространство для маневра левого крыла германских войск!"
23
То же самое (лат.).
96. Брест-Литовск, декабрь 1917 года
Генерального штаба генерал-майор Алексей Алексеевич Соколов, недавно утвержденный в новой должности начальника штаба 10-й армии, получил неожиданное предписание из Петрограда от наркомвоенмора Крыленко. Генералу Соколову надлежало выехать через согласованный пункт в германских позициях в районе Барановичей в Брест-Литовск и стать одним из военных экспертов при делегации Советской России на мирных переговорах. Почти все представители уже проследовали в Брест-Литовск из Петрограда через Двинск. Для Соколова немцы сделали исключение и назначили ему пункт перехода позиций неподалеку от Ставки бывшего верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича.
Алексей с легким сердцем покинул старое мрачное здание семинарии на окраине заштатного городка Молодечно, где размещен был штаб армии. Он еле выбрался по раскисшей от талого снега незамощеной улице к вокзалу. В первом же поезде, переполненном солдатами, самочинно покидавшими фронты, он добрался до Минска, откуда его с относительным комфортом — поезд шел теперь в сторону фронта, куда никто не рвался, — доставили почти к самым позициям.
Трясясь в повозке от станции к заранее обозначенному пункту на линии фронта, Соколов размышлял о только что увиденном. Армии как таковой больше не было. Крайнее разложение постигло ее после перенесенных потерь во время июньских и июльских попыток наступления. Материальная разруха тыла и полная деморализация солдат видны были даже из окна вагона. На передовых позициях, где давно не бывал штабной генерал, его поразили отвратительно грязные, залитые водой окопы, редкие посты плохо одетых и усталых солдат. В ожидании германского офицера, который должен был встретить генерала Соколова, в землянке Алексею был предложен солдатский обед, который даже самый непритязательный человек не смог бы взять в рот.
В точно назначенный час состоялся переход линии огня. Капитан германской армии ждал Соколова у германских окопов. Русскому генералу завязали глаза и повели в тыл.
Капитан отвез Алексея Алексеевича в Барановичи, откуда в сопровождении офицера германского генерального штаба русского эксперта поездом должны были доставить в Брест-Литовск.
Наутро он уже высаживался со своим спутником на дебаркадер Брестского вокзала, где их ждал автомобиль. В Бресте, как и в Минске, лежал снег, городишко был почти безлюден. Несколько улиц со многими разрушенными домами шли под прямым углом к железной дороге, они пересекались двумя бульварами, на которых чернели крупные деревья. "Летом, видно, здесь довольно тенисто", — подумал Соколов, с любопытством выглядывая из окна машины. Город проехали не останавливаясь. Затем дорогу преградил мощный пояс колючей проволоки на столбах. Объявление на немецком и русском языках гласило: "Не подходить! За нарушение — расстрел!"
За проволокой, в нескольких сотнях сажен, поднимались из снежной целины краснокирпичные стены Брестской цитадели. Характерные башенки украшали ворота.
Офицер привез Соколова к двухэтажному бараку номер семь, куда была определена на жительство русская делегация. Германский часовой сделал винтовкой "на карул" при виде генеральских лампасов Алексея. Новый эксперт вошел внутрь, и первым, кого он встретил, был Михаил Сенин. Друзья обнялись, но для взаимных вопросов и ответов пока не было времени. Соколову следовало идти представляться председателю делегации Адольфу Абрамовичу Иоффе. Иоффе наскоро ввел военного эксперта, прибывшего после других, в курс дела и познакомил его с остальными членами делегации, коллегами-экспертами. Сенин оказался одним из них — экономическим советником главы делегации.
После утреннего чая, за которым Соколов увидел еще одного весьма колоритного члена делегации — представительницу левоэсеровского ЦК Анастасию Биценко, Сенин увел Соколова к себе в комнату и вручил ему письмо от Насти. Михаил еще в Петрограде знал, что по рекомендации генерала Одинцова Соколов станет военным экспертом делегации. А Настя, как вытекало из письма, даже раньше Михаила узнала, что, выполняя приказ отправиться в Брест, генерал Соколов без единой минуты перерыва в службе из старой армии перейдет в новые вооруженные силы, создаваемые революционным народам. Это сообщение поразило Алексея. Он сам и не задумывался над тем, что начался совершенно новый этап в его жизни.
Узнав, что Михаил видел Настю всего три-четыре дня тому назад, Соколов принялся расспрашивать его о жене, о том, не трудна ли для женщины работа, которой занята Настя в Смольном.
Время до завтрака пролетело незаметно. В час дня русских делегатов и экспертов ждали в офицерском собрании к столу, общему для всех участников переговоров. Здесь первым, кому представили генерала Соколова, был начальник штаба Восточного фронта генерал Гофман, он же — начальник гарнизона Бреста. Алексей давно заочно знал Макса Гофмана. Это был тоже бывший разведчик. Он прожил в России еще до войны около полугода и выучил русский язык. Затем Гофман несколько лет возглавлял русский отдел в прусском генеральном штабе, а во время русско-японской войны был прикомандирован к японской армии. В четырнадцатом году подполковник Гофман стал начальником оперативного отдела штаба 8-й армии. Как знал Соколов от заграничной агентуры, именно Макс выдвинул идею и спланировал операцию по разгрому армии Самсонова в Восточной Пруссии. Лавры достались Гинденбургу, который получил титул "победителя при Танненберге", но был награжден и Макс Гофман. Когда "Г унд Л" перевели в главную штаб-квартиру, Гофман получил чин генерала и был оставлен начальником штаба при верховном главнокомандующем «Ост» — принце Леопольде Баварском. Фактически он и возглавил все "Командование Ост".
По мнению Алексея, Гофман был одним из самых способных германских генералов. «Обер-Ост» превосходил как военачальник и Фалькенгайна, и Гинденбурга, и Людендорфа.
Высокий, рыжеватый, плотный телом, с гордым, заносчивым выражением лица, встал Макс Гофман со своего места, когда к нему подвели Соколова. Узнав, кто стоит перед ним, генерал сделался любезен и даже почти мил. Все окружение Гофмана весьма подивилось такой перемене. Лишь генерал-квартирмейстер штаба правильно угадал причину — он тоже хорошо знал жизненный путь Соколова, этого удачливого русского разведчика в прошлом, специалиста по германской и австро-венгерской армиям.
— Наконец-то мы воочию вас видим, герр генерал! — добродушно улыбнулся Гофман. — Неужели вы добровольно согласились служить большевикам?!
— Разумеется! — насмешливо посмотрел ему в глаза Алексей. — Ведь сюда меня доставили не под русской охраной и не в кандалах.
Гофман понял, что Соколова лучше не задирать. Он миролюбиво улыбнулся русскому коллеге и протянул ему руку. Затем хозяева и гости расселись по своим местам. Завтрак начался и продолжался в почти дружеской беседе…
Потянулись дни, наполненные для Соколова военно-технической работой по подготовке документов к перемирию. Генерал Гофман охотно и довольно откровенно, видимо, как генерал с генералом, разговаривал с Алексеем. В его речах чувствовалось недовольство нерешительностью "Г унд Л", их неумением выбрать главное направление для стратегического удара — либо по русским, либо по французам.
— Вместо сжатия кулака, — делился Гофман своими мыслями, — господа Гинденбург и Людендорф занимались на Восточном фронте «выталкиванием» русских сначала из Восточной Пруссии, а затем из Галиции. А следовало бы нанести удар по Франции, и это стало бы переломным моментом в ходе войны…
С таким же раздражением Гофман откровенничал и о немецких неудачах 1916 и 1917 годов. Особенно досталось кронпринцу, который под Верденом положил цвет германской армии и тем самым заставил Германию перейти к обороне вместо наступления.