Честь и верность
Шрифт:
— Вы умеете убеждать, капитан Фрейзер, — сказала Дженс, пытаясь улыбнуться. Она взглянула на Барнетта. — Вероятно, если бы я сразу послушалась вашего совета, то сейчас бы наше дело не казалось таким безнадежным.
— Ты собираешься пойти на это? — Барнетт даже выскочил из кресла, его лицо залила краска гнева. — Мы не должны закрывать порт и склады!
— Достаточно, Эдвард, — спокойно остановила Дженс своего заместителя. По ее тону было понятно, что она приняла решение, и ей больше не нужны препирательства. Начальник проекта повернулась к Фрейзеру: — Если вы
Фрейзер откинулся на спинку кресла, волна облегчения расслабила его плечи. Он не был уверен в том, что представители «Морферм» когда-нибудь начнут прислушиваться к его словам.
— Спасибо, мисс Дженс. Ваше содействие существенно облегчает нашу задачу. — Некоторое время он смотрел на стол. — Капитан Хоули, если бы вы назначили руководить эвакуацией вашего исполнительного офицера, то, я думаю, дело бы пошло на лад.
Хоули пожал плечами:
— Если вы считаете, что Гэйдж справится с этой задачей, капитан… Пожалуйста.
— Что ж, хорошо. Если вы, мэм, вместе с Гэйдж приступите прямо сейчас к выработке плана, то, я Думаю, мы сможем начать эвакуацию сразу же после того, как я проверю, организована ли охрана «Песчаного Замка» надлежащим образом. Кроме того, вы должны передать кое-какие распоряжения на «Циклоп»…
— Я знаю, что вы невысокого мнения о гражданских, капитан, — сказала Дженс, улыбаясь. — Но, пожалуйста, не беспокойтесь. Мы действительно на вашей стороне и желаем сотрудничать с вами… Я хотела сказать, следовать вашим указаниям.
Собрание закончилось, но Фрейзер остался сидеть в кресле с хмурым взглядом, устремленным в никуда. Что ж, пока «Морферм» желают сотрудничать и подчиняются его указаниям, но нет никаких гарантий, что такое положение дел сохранится и после того, как минует непосредственная угроза.
А если события на Полифеме примут затяжной характер, то гражданские лица окажутся слабым звеном в цепи. «Интересно, — подумал капитан, — понимают ли организаторы этой заварушки, что время для них играет такую же важную роль, как и ракетные пистолеты?»
Если Легион полностью сосредоточит свои усилия только на обороне, то они рано или поздно проиграют.
Темнота казалась холодной и глубокой, почти бездонной пучиной. Майк Джонсон сражался в воде с невидимыми силами, пытаясь добраться до поверхности, снова оказаться на теплом воздухе и при свете дня.
Он резко открыл глаза и увидел, что искусственное освещение озарило темное ночное небо. Майк лежал на носилках, руки его покоились на животе. К левой ноге был присоединен массивный регенерационный блок, который тихо гудел и покалывал кожу. Когда он попытался пошевелить ногой, то ничего не почувствовал.
Джонсона охватила паника. Регенерационный блок ускорял естественные процессы заживления, однако был совершенно бесполезен при повреждении основных нервных каналов. Пока еще не существовало способов выращивать ампутированные конечности.
Только очень богатые аристократы на Земле могли позволить себе купить кибернетическую ногу, обыкновенный же легионер, прозябающий в дыре на Полифеме, мог считать, что ему крупно повезло, если бы удалось найти старомодный протез. Джонсон знал многих бывших легионеров, которые, утратив руку или ногу, не получали никакой помощи, не говоря уже об искусственных конечностях. Они кончали свои дни в убогой нищете, скитаясь, как крысы, по темным углам колониальных улочек или баров.
Майк попытался сесть, но ремни, которыми он был пристегнут, не позволяли ему пошевелиться.
— Эй! Помогите мне, черт побери! — закричал он. — Во имя Господа…
— Успокойся, сын мой, — послышался размеренный спокойный голос отца Фицпатрика, которого все в роте Браво называли падре. Более половины легионеров на Полифеме исповедовали католическую веру. Фицпатрик же принадлежал к церковной общине с центром на Фрихолде. Эта планета в течение Темных Столетий была практически отрезана от Земли и не признавала первичности власти Папы Римского. Впрочем, падре ничуть не хуже самого Папы справлялся с духовными обязанностями.
Джонсон формально был протестантом, но никогда не уделял особого внимания религии. Однако успокаивающая улыбка падре и его негромкий голос немного развеяли тревоги легионера.
— Отец… моя нога. Я не могу пошевелить ею. Она… есть?
Фицпатрик опустился на одно колено, чтобы взглянуть на диагностический индикатор регенерационной камеры. Он много времени проводил, помогая медикам, и в особенности доктору Рамиресу, поэтому неплохо разбирался в медицинских аппаратах.
— Все в порядке, сын мой, — спокойно произнес он. — Медицинский блок временно парализовал нервный узел, чтобы ты не ощущал боли. Ты ведь чувствуешь покалывание, разве не так?
Джонсон кивнул.
— Значит, все в порядке. Некоторое время ты не сможешь ходить, но потом, когда рана окончательно заживет, будешь бегать, как прежде, — мягкая улыбка коснулась открытого лица Фицпатрика. — Я видел солдат, гораздо больше пострадавших в пьяной потасовке в городе.
Заставив себя расслабиться, Джонсон облегченно вздохнул. — Спасибо, отец. Я… Я боялся…
— Не нужно говорить об этом, сын мой. Страх не входит в список достоинств легионера.
— А вы… вы не видели легионера Деландри, святой отец? Она — медик. Она пыталась помочь мне… когда меня ранили.
Фицпатрик кивнул головой.
— Деландри помогает доктору Рамиресу в перевязочной. Я передам ей, что ты о ней спрашивал, — падре ушел, прежде чем Джонсон успел произнести хоть слово. Он медленно передвигался между носилками с ранеными.
Джонсон попытался сосчитать раненых, и когда насчитал двадцать, неожиданно провалился в забытье.
Лейтенант Энтони Дювалье заметил падре, остановившегося перед очередным раненым, и заспешил к нему через внутренний двор крепости. Фицпатрик склонил голову, пробормотал какую-то молитву и перекрестился. Затем он медленно выпрямился.