Честь имею представить - Анна Каренина
Шрифт:
– А я сумею?
– Раньше я в этом сомневался, но теперь думаю, что сумеете.
– С чем я буду там выступать?
– Об этом мы поговорим. Для этого я вас и вызвал.
Придя домой, Анна сообщила Глухову, что включена в состав делегации на лондонский симпозиум, умолчав о теме своего доклада, поскольку Туманский не рекомендовал ей до времени говорить об этом.
Глухов оживился:
– Вы довольны, что едете в Лондон?
– Очень довольна.
– В лице и в голосе ее было необычное возбуждение.
– Я впервые ощутила себя современным человеком. Вы понимаете? Современником всех.
Глухов смотрел на нее с улыбкой.
– Знаете, - сказала она, - отметим это событие,
– Отметим.
– Что, если поедем в ресторан "Невский"?
– А как же этот ваш Игорь?
– В последнюю встречу произошло окончательное объяснение. Настал момент в наших отношениях, когда я должна была стать его возлюбленной. Это для меня неприемлемо.
Анна надела свое новое вечернее платье - первое платье, принадлежавшее ей, а не ее предшественнице. Глухов появился из своей комнаты причесанный, в светлом костюме. И Анна подумала, что ведь он очень хорош. Он церемонно подал ей шубу, и они спустились на улицу.
В ресторане "Невский" свободных мест уже не оказалось.
Анна рассмеялась:
– Ничего, наверстаю в Лондоне.
Глухов подал ей руку, и они чинно пошли по Невскому. Как ни ярко горели ртутные фонари, они не могли затмить холодных звезд в зимнем небе. Было морозно, и было легко на душе Анны: она испытывала одновременно покой и свободу.
– А что, если бы вам жениться?
– весело спросила она.
– А почему вы не вышли за этого Игоря?
– спросил он ей в тон.
– Нужна любовь!
– И вы не могли его полюбить?
– Нет. Из всех, кого я узнала, я могла бы полюбить, наверное, только вас...
Они молча дошли до Литейного проспекта и остановились в толпе прохожих, дожидаясь зеленого сигнала. Глухов оберегал Анну от возбужденной вечерней толпы.
– Меня?
– тихо спросил он.
– Наверное, - так же тихо ответила Анна.
– Только я ведь уже люблю.
– Кого?
– Вронского.
Он посмотрел на нее внимательно. Анна была серьезна.
– Но это же нереально, - сказал он.
Зажегся зеленый свет, и они перешли улицу.
– Да, нереально, - согласилась она.
– Вы хоть помните его лицо?
– Помню. Но так, будто давно его не видела и начинаю забывать. Но чувство осталось прежнее. Сперва я думала, что Купцова брала прообразы из жизни, но я никого еще не встречала хотя бы отдаленно похожего на моих близких. Наверное, всех их она выдумала.
– Яркое воображение, - вздохнул Глухов, - художественное.
– Может быть, вы не зря ее любили, ее или меня, - не знаю до сих пор, как и говорить.
– Говорите в третьем лице. Так вам удобнее.
– Она была уж и не такой плохой, если заложила все это в меня. Может быть, у нее все началось с ошибки...
– Я в этом тоже был виноват...
– Во всяком случае, у нее сохранился идеал, который она воплотила в своей последней работе. И от съемок в кино она отказалась, потому что это уже было не главное. Ведь в кино или даже в романе невозможно показать то, что записано на этих кассетах. Представляете, она создала образ, идеал. Это - цель. Могла ли она думать, что это так странно осуществится?
Глухов посмотрел на нее задумчиво.
– А вы, должно быть, счастливы, что очутились у нас, в двадцатом веке.
– Да. Я вот люблю Вронского, хотя знаю, что его нет, и никогда не было и не будет, и все же я счастлива.
– Она рассмеялась, заглянула ему в лицо.
– А вы? Вы счастливы теперь?
– Да. Как это ни странно, но счастлив.