Честь рыцаря

Лейтем Джулия

– Диана.

Она посмотрела на него, и он заметил, как смягчился ее взгляд, прежде чем она приложила пальцы к его губам.

– Я не могу не испытывать замешательства. И не могу говорить о замужестве. Не знаю, хочу ли я этого.

– Ты намекала мне об этом раньше. Почему ж такая привлекательная женщина, как ты, не хочет выходить замуж?

Она задумалась над его вопросом, и он гадал, собирается ли она поведать всю правду или так и не откроется полностью.

– Я с детства знала, что не такая, как другие, – ровным голосом сказала она. – Большинству мужчин нравятся

вполне обычные женщины.

– За исключением подвигов, которые совершаешь на арене для турниров, ты ничем не отличаешься от всех других женщин. А во многом и превосходишь их.

– Но то, что я делаю на арене, – часть меня, я не хочу отказываться от этого из-за мужчины.

Она говорила твердо, настойчиво, и он знал, что по крайней мере это было правдой.

– Я понимаю, – сказал он.

Она через голову натянула платье, и Том знал, что она удивится, когда он повернул ее и сам зашнуровал его.

– Я без утайки сказала все, что думаю, – обернулась она через плечо. – Теперь отвечай, не раскаиваешься ли – ты в случившемся между нами?

– Я мужчина. – Он легонько укусил ее в шею, и она вздрогнула. – Мы никогда не раскаиваемся в таких вещах.

– Всего несколько лет назад ты и не помышлял об этом? – Она нe скрывала любопытства.

Том легко вскочил и стал натягивать одежду. А. про себя подумал: наверное, он хорошо скрывал свои чувства.

– Да, я должен был посвятить себя церкви, дать обеты и отказаться от женщин, и все потому, что так решила моя семья.

– Твоя семья или твой отец?

Он усмехнулся, завязывая шнурки рубахи.

– И отец, и брат после смерти отца. Я считал, что могу сам распоряжаться своей жизнью, но Николас думал иначе.

– Для тебя это был двойной удар. Он пожал плечами.

– Я уже начал понимать, что за человек был Николас, так что не удивился. Но я был молод, наивен, привык доверять людям.

– Не он ли приказал бить тебя плетью? Женщины, с которыми он спал, часто задавали ему этот вопрос. Раз или два они уходили, завидев уродливые шрамы, отказываясь от физической близости с ним. Случалось, что их жалость гнала его прочь. Но Дианой двигала не жалость. Ее потемневшие глаза изучали его.

– Священник, который обучал меня, – признался он наконец.

Он заметил удивление в ее глазах, но она только спросила:

– Духовное лицо?

Он задумчиво рассматривал ее.

– Когда мне было четырнадцать лет, священник застал меня в тот момент, когда я засмотрелся на девочку. Он решил, что боль не даст мне забыть о моем «свинстве».

– И твой отец дал согласие? – спросила она, не стараясь скрыть, как это ужасает ее.

– Мои родители узнали об этом, только когда все уже произошло. Отец не выразил негодования, а мать плакала, своими руками промывая мои раны.

– Этот жестокий духовник думал, что таким способом добьется своего?

Он вскинул голову, улыбаясь:

– А ты так не считаешь?

– Нет, просто ты научился тщательнее скрывать свои тайны.

Он погладил ее по щеке.

– А ты стала лучше меня понимать.

Они помолчали. Он посмотрел ей в глаза и увидел в них нежность. На душе у него стало тепло.

Ему,

возможно, не следовало испытывать такие чувства. Диана решила, что он с юного возраста «научился скрывать свои тайны». Но ведь и она сама мастерски это делает. Том все еще не выяснил, является ли Диана членом Лиги клинка, медальона ведь он так и не нашел. Видел только восковую табличку со стертыми записями, но она могла писать на ней что угодно. И она заточила его в подземелье. По приказу Лиги или по собственной инициативе?

Но, выбравшись из башни, он обнаружил, что ему нравится ее бесстрашие.

Он сунул руки в рукава своего жилета.

– Обычное наказание, назначаемое священником, было куда своеобразнее.

Она прислонилась к спинке кровати и спокойно ждала. Тому вдруг захотелось рассказать ей очень многое, хотя он понимал и то, что слишком откровенничать не стоит. Следовало бы попридержать себя. Разве можно довериться ей, если она все еще скрывала от него так много?

– С ранних лет я знал, что мне полагалось не походить на других детей, не участвовать в мирских делах. Все, о чем я мечтал, был меч, пусть даже деревянный, как у других мальчиков.

Она улыбнулась:

– У меня он был. Он согласно кивнул:

– Разумеется. – Он вдруг погрустнел. – Мне трудно плохо думать о Николасе: ведь он защищал меня, когда я был маленьким. Другие мальчишки дразнили меня, отвечать мне запрещалось, а Николас давал им отпор.

– Он был сложным человеком. – Диане пришлось приложить немало усилий, чтобы лицо ее оставалось невозмутимым, чтобы на нем не отразилось сострадание, которого он не терпел. Какие чувства должен испытывать человек, зная, что его брат, который заботился о нем, потом настолько изменился, что стал насиловать невинных женщин? – Но ты не сказал мне, каким было обычное наказание, изобретенное священником? Он поднял голову, изучая ее.

– А тебе так интересно?

– Разве это удивительно после того, чем мы тут занимались?

На его лице медленно проявилась улыбка, полная обещания.

– Заставляешь меня раскрывать постыдные секреты моего детства?

– Ты же сам начал.

Он потянулся к ней, привлек к себе. Она ослабела в его руках, твердя себе, что больше не позволит ему своевольничать.

– Нет, моя очаровательная, ты затеяла все это, засадив меня в подземелье.

– Мне не пришлось бы ничего предпринимать, если бы ты этого не заслужил. Но я жду рассказа о твоем наказании.

Он вздохнул, осторожно потерся щекой о ее волосы. Она не двигалась, гадая, понимает ли он, что делает. Ей было покойно в его руках, и это тревожило. Ведь, в сущности, она лгала ему – предавала его. Именно к такому заключению пришел бы он, если бы узнал о задании, которое она выполняла.

– Когда священник застал меня с мечом, он решил, что я слишком подвижный мальчик, что если бы я уставал, у меня пропало бы желание забавляться чем-то запрещенным. В это время мой отец строил за деревней у леса новую приходскую церковь. Так вот священник заставлял меня часами без перерыва таскать тяжелые кирпичи. Он хотел, чтобы в это время я думал о своих грехах.