Честь Шарпа
Шрифт:
Однако три колонны, которые как пальцы сожмут французскую армию, не появлялись, и их опоздание означало, что французские орудия вызывают тяжелые потери на равнине. Пальцы правой руки Веллингтона барабанили по луке седла. Он ждал, в то время как ниже него пушки сотрясали это теплое утро.
— Милый капитан Сомье!
— Мадам? — Он казался усталым. Восемь раз маркиза заставляла его хромать вниз через переполненные ряды — то за новой бутылкой вина, то снова за печеньем.
— В моей коляске лежит пляжный зонтик.
— С огромным удовольствием, мадам.
— Белый пляжный зонтик, не черный.
— Что-нибудь еще, что я мог бы принести заодно? — спросил ее телохранитель с надеждой.
— Пока ничего не приходит в голову.
Он потащился вниз мимо переполненных скамью, его уродливое лицо покраснело, потому что он знал, что другие женщины наблюдают, как он бегает с поручениями маркизы словно мальчишка.
Она смотрела на поле боя, видя только большое облако дыма от орудий. Непонятно почему она подумала о Шарпе, задаваясь вопросом, был бы он столь же покорен, как этот капитан Сомье. Почему-то она сильно сомневалась в этом. Ричард всегда был готов разозлиться и зарычать, когда был недоволен. Он был, думала она, человек огромной гордости, и гордость его была очень хрупкой, потому что родилась в сточной канаве.
Она испытывала жалость, когда услышала, что он мертв. И порадовалась тогда, что солгала ему, сказав, что любит его. Ричард хотел, чтобы она это сказала, и он готов был верить этому. Она задавалась вопросом, почему солдаты, которые знали смерть и ужас лучше, чем кто-либо любой, были так часто чувствительны и романтичны. И женщины были нужны в армии, чтобы они шли на смерть счастливыми… а почему бы и нет? Она попыталась представить себя в постели с капитаном Сомье, и эта мысль вызвала у нее озноб. Она взмахнула веером. Солнце жгло почти невыносимо.
Кавалерийский офицер остановил коня у подножья стены. Офицер за офицером приезжали сюда все утро, чтобы похвастаться перед дамами и сообщить новости о ходе битвы, которая была все еще скрыта огромным облаком дыма. Офицер помахал шляпой. Все хорошо, сказал он. Британцы разбиты. Скоро Журден двинет войска вперед.
Маркиза улыбнулась. Победа сегодня означает поражение Дюко. Мысль о его поражении доставляла ей злорадное удовольствие.
Она отвела взгляд от облака дыма. Она смотрела на пустые северные поля, пестрые от маков и васильков, такие невинные в этот день, отданный пушкам. Далеко, у подножья северных холмов, слишком далеко, чтобы играть какую-то роль в сегодняшнем сражении, стоял маленький, словно игрушечный, замок. Она достала свою подзорную трубу, отделанную слоновой костью, и навела на крошечную старую крепость.
И вместо этого она видела войска. Войска, растаптывающие посевы пшеницы. Войска, нахлынувшие из-за редких холмов, войска, стремящиеся на юг, к правому флагу французских линий.
Она смотрела. Войска были в красных мундирах. Она знала, что она видит: это был презираемый Веллингтон, который, как доказывали французы снова и снова, не умел атаковать. Ниже нее кавалерийский офицер поймал брошенный носовой платок, развернул коня и поскакал назад к полю сражения.
— Сир!
— Сир!
Маршал
Он не мог поверить тому, что он видел.
Колонны надвигались на него, на его беззащитный фланг, и британские знамена реяли над головами солдат. Он уже забрал свои резервы справа, чтобы отбить высоты Пуэблы, теперь Веллингтон показал ему мощь своей настоящей атаки. В течение одной краткой, неприятной секунды Журден восхищался Веллингтоном — тем, что он ждал так долго, что он позволил его людям гибнуть под орудийным огнем достаточно долго, чтобы убедить французов, что лобовая атака была настоящей, — а потом маршал начал выкрикивать приказы.
Правый фланг французских линий должен был развернуться. Не было времени, чтобы помешать британцам пересечь реку, значит, понимал Журден, ему придется бить их на ближнем берегу при помощи пушек.
Король Жозеф, который удалился в карету, чтобы воспользоваться серебряным ночным горшком, поспешно вернулся назад.
— Что происходит?
Журден игнорировал его. Он смотрел на север, разглядывая самую восточную колонну противника, которая не наступала на него. Эта нацелилась на Главную дорогу, пытаясь отрезать его от Франции. Он крикнул адъютанту:
— Что за деревня там на речном изгибе?
— Гамарра Майор, сир.
— Передайте им, чтобы удерживали ее! Передайте им, чтобы удерживали ее!
— Сир!
Король Жозеф, держась за застежки штанов, которые хлопали на ветру, в ужасе смотрел, как адъютант погнал свою лошадь в галоп.
— Удерживали что?
— Ваше королевство, сир. Там! — Голос Журдена был ужасен. Он указывал на речную излучину и маленькую деревушку Гамарра Майор. — Вы! — указал он на другого помощника. — Скажите генералу Рейлю, что я хочу видеть его людей в Гамарра Майор. Идите!
Если британцы перейдут реку и возьмут дорогу, то и сражение, и королевство, и армия будут потеряны.
— Скажите им, чтобы держались! — крикнул он вслед офицеру, затем обернулся на запад. Раздался пушечный выстрел — обычная вещь в этот день, не считая того, что это была британская пушка и она была направлена на французов, и пушечное ядро приземлилось на склоне холма Аринез, подпрыгнуло и полетело, чтобы зарыться в землю в нескольких ярдах от ног коня Журдена. Это был первый выстрел противника, который достиг холма Аринез, и это говорило о том, что скоро произойдет.
Маршал Журден, чей день триумфа лопнул как мыльный пузырь, бросил маршальский жезл в свою карету. Это была палка, обтянутая красным бархатом, с золотой бахромой, расшитая золотыми орлами. Это была безделушка, пригодная для триумфа, но теперь, понимал он, он должен бороться насмерть. Он послал свои резервы на левый фланг, а теперь угрожали правому. Он кричал, требуя донесений, и задавался вопросом, что происходит за облаком дыма, который скрывал ход битвы за королевство.