Честная сделка
Шрифт:
Я со вздохом двинулась следом, чтобы через мгновение упереться в невидимую стену. Даже не упереться, а со всего маха врезаться в нее лбом — аж в ушах зазвенело. А может, и не только в ушах, но хотелось верить, что голова у меня все же не чугунная. Ну что опять не так?
— Вы в порядке? — Рэйнер успел спуститься на несколько ступеней и теперь стоял, подняв светильник и внимательно меня разглядывая.
Из темноты, будто из черной воды, торчали только его рука с дурацким розовым шаром и бледное лицо.
— Нет, — пробормотала я, потирая ушиб. — Не понимаю, что…
«Попытаться стоило, — раздался в голове подозрительно
Я, теперь уже сама, стукнула себя по лбу и зашипела. Проклятье! Точно непутевая. Пыталась пройти в связке с призраком.
Оставлять кулон на виду не хотелось, пусть я и знала, что тронуть его могут только живые, но деваться было некуда. Разве что бежать в кабинет и прятать в сейф, но даже я понимала, что предосторожность излишняя. Да и Рэйнер, судя по лицу, уже был готов послать меня к демонам и пойти вниз один. Ну уж нет, я должна своими глазами увидеть, что такого важного там стряслось.
«Расскажешь потом», — хохотнула Тильда, и я наконец сняла цепочку.
Оставив артефакт на одной из полок, я беспрепятственно миновала проем. Рэйнер тут же развернулся и молча продолжил спуск, а я взмолилась всем богам, чтобы за время моего отсутствия в некромантских чертогах не завелся какой-нибудь монстр.
***
Что ж, могло быть и хуже.
Да, по случаю с кулоном Рэйнер наверняка без слов понял, что призракам сюда ходу нет, а потому скомканное одеяло и подушки в углу с головой выдавали мою трусость и ночные отсидки в безопасном убежище. Да и стопка грязных тарелок на полу в центре полустершейся зловещей пентаграммы меня не красила, а среди гор бумаг, из-под которых и стола-то не было видно — огромного лабораторного стола,
— наряду с некромантскими выкладками вполне могли обнаружиться истории приключений моих бедовых героинь. Но в остальном комната выглядела… как и положено берлоге безумного ученого.
На серо-зеленой доске с меловыми развозами висел все тот же листок с гениальной идеей про умный дом, только соус уже высох. На полках громоздились книги — моими стараниями отнюдь не так аккуратно, как в библиотеке. Застекленные шкафы ломились от склянок и свертков с ценными ингредиентами, за минувшие годы наверняка пришедшими в негодность, а письменный стол радовал глаз кучей непонятных металлических штуковин, которые до сих пор покачивались, вращались и щелкали. Когда-то эти звуки меня успокаивали — порой, оставаясь в спальне наверху, я даже уснуть не могла без этого мерного «клаи, — щелк-вжих».
Рэйнера, похоже, заинтересовали именно таинственные приборы — глаза его вспыхнули не хуже развешанных по стенам светильников, и он уже шагнул было к вожделенной цели, как вдруг наше внимание привлекла красная молния, прошившая бумаги на лабораторном столе.
Мы оба замерли, а затем я ринулась в центр комнаты и безжалостно разгребла по сторонам заполненные буквами и символами листы, освобождая… «подарок» мужа.
Магический почтовый ящик.
Внешне он не впечатлял — обычная шкатулка из черного дерева, без единого украшения, но мэйн, кажется, сразу понял, что перед ним, и, прищурившись, склонился над столом.
Из-под гладкой, как лысина Бруно, черной крышки вновь вырвалась алая вспышка, словно вскипело какое-то колдовское варево, и рассеялась в воздухе.
— Кажется, вам письмо, — усмехнулся Рэйнер, а я сглотнула.
Потому что написать сюда мог только один человек, и он уже восемь месяцев как скончался.
Глава 11
Глава одиннадцатая, в которой внешность обманчива, слава героев преувеличена, а Юту никак не оставят в покое
Впервые я встретила Итана Гантрама в день своего шестнадцатилетия. Для меня он давно перестал быть праздником и ничем не отличался от прочих дней в году, а уж для моей семьи и подавно. За пять лет до этого родители произвели на свет еще одну дочь, которая уже радовала их и дедушек с бабушками поразительным пророческим даром, так что обо мне вспоминали лишь в редкие минуты меланхолии и в основном в контексте неоправданных ожиданий.
Но как бы ни были виновны окружающие, собственной вины я тоже никогда не отрицала, ибо сама загляделась на взрослого привлекательного мужчину на прогулке в парке, сама с ним столкнулась — в какой-то мере нарочно — и сама же сглупила, ринувшись собирать вырвавшиеся из его рук и разлетевшиеся по тропинке листы.
— Госпожа, — пыталась привлечь мое внимание Анта — горничная, по велению родителей следившая за моим поведением в общественных местах. — Негоже вам…
Но я, игнорируя замечания и слабые попытки хрупкой женщины поднять меня на ноги, все равно ползала по земле наравне с незнакомцем и собирала пожелтевшие от времени страницы.
Теперь я понимаю, что Итан наверняка намного раньше рассмотрел мой дар — когда я, замечтавшись, читала древние надписи на памятниках или одними губами проговаривала позабытые заклинания, выбитые на камнях вокруг дворца, — и та наша встреча была тщательно спланирована. Однако прошлого не изменить, и тогда я, подняв один из листков, пробежалась глазами по выцветшим символам, пораженно ахнула и вернула его хозяину со словами:
— Очень красиво.
И ни на секунду не задумалась, что юной девице, да и вообще никому из живых, знать мертвый, утраченный язык пвархов вообще-то не положено. По крайне мере, не на том уровне, чтобы с одного взгляда понять сложное стихотворение.
Я по сей день помню те строки, как ни пыталась вытравить их из головы. И вспыхнувшие азартом глаза будущего мужа помню — он сомневался, но я подтвердила самые смелые его догадки.
Ухаживал Итан без особого задора, очевидно, сочтя меня легкой добычей. Наверное, не без оснований. Да, как я уже говорила, он казался мне чуть ли не старцем, но безумно привлекательным и интересным, а о его предпочтениях я узнала много позже — когда клан Мареик уже получил откуп, а пышное свадебное платье какой-то там десятиюродной сестры, сбежавшей с кузнецом и не дошедшей до алтаря, подогнали по моей угловатой фигуре.
Ранним утром шестого летнего дня, за пару часов до похода к жрецу, Итан Гантрам без опаски раскрыл мне свой великий замысел. Не добровольно, разумеется. К тому моменту служанки успели нашептать о нем столько всего, что я со свойственным юности пылом буквально набросилась на жениха. Я кричала, обвиняла и требовала правды.
Требовала и получила.
Итан обещал мне свободу от гнета семьи и безбедную жизнь. Он говорил, что я уникальна, что последний человек, способный читать на любом языке, жил несколько веков назад, а покуда обо мне никто не знает, то и дар этот послужит только нам двоим.