Честное пионерское! 2
Шрифт:
«Хронику капитана Блада» мы прочли за неполных два вечера. Впервые погрузились в эту историю (больше похожую на сборник рассказов) в четверг после школы — завершили чтение в пятницу восьмого сентября (собрались в Надиной квартире после занятий в спортивных секциях). «Хроника» впечатлила Вовчика меньше, чем «Одиссея». Но и она мальчику понравилась — его тяга к морским приключениям не «остыла». А вот Зоя под конец романа уже откровенно скучала — история пиратского капитана меркла в её воображении в сравнении с приключениями отважной француженки Анжелики и графа
Теперь книгу Сабатини следовало вернуть Павлику Солнцеву (но лучше — лично в руки Виктору Егоровичу Солнцеву). Вот только я не планировал делать это «так просто» — моё воображение уже нарисовало комбинацию, в которой я убивал нескольких зайцев одним выстрелом. Построил в уме несложный план, благодаря которому зайцы перед моим выстрелом непременно выстраивались в колонну. А в пятницу вечером я зарядил воображаемое ружьё: позвонил Юрию Фёдоровичу, договорился с Зоиным отцом о встрече (представил, как майор милиции на противоположном конце телефонного провода потирал руки — в предвкушении получения новых сведений о преступниках). И уже в субботу, за два часа до полудня, я пил кофе на кухне в квартире Каховских.
— Я думаю, что ты был прав, — сразу же заявил Юрий Фёдорович, едва мы выдворили из кухни сварившую нам кофе Зою.
Каховский воспользовался отсутствием Елизаветы Павловны — та с утра пораньше (до моего появления) умчалась «по делам» — закурил в кухне (лишь предварительно распахнул окно). Я посматривал на задумчивое небритое лицо «дяди Юры». Слушал шум проезжей части, шелест листвы, щебетание птиц (заметил, что умолк телевизор в Зоиной комнате). Вдыхал смешавшийся с табачным дымом аромат кофе. Дожидался, пока Юрий Фёдорович пояснит, в чём именно по его мнению я «был прав».
— Твой переезд в Москву — очень спорное благо, — сказал майор милиции, смахнул на пол со своего живота крошки табака. — Прежде всего, для моей семьи и нашего города. Пожимание рук партийному руководству — безусловно, важное дело. Но на жизни партийной верхушки СССР вряд ли кто-либо покусится. А за здоровьем наших высокопоставленных стариков и без того тщательно следят врачи.
Юрий Фёдорович сощурил левый глаз, выдохнул в сторону окна дым.
— Если ты им раскроешь свои видения о новом генсеке — на судьбы страны это не повлияет, — сказал он. — Потому что у них там…
Он указал пальцем в потолок.
—…Свои взгляды на «добро» и «зло». Все, кому нужно, и так уже знают имя нашего нового рулевого. Уверен: они разберутся без твоей помощи. Слова мальчишки на их внутрипартийную возню никак не повлияют.
Каховский стряхнул пепел в кофейное блюдце.
— А если кому-то из стариков пришёл срок нас покинуть — то ты, зятёк, им уже не поможешь: никакие пророчества не победят старость. Гораздо больше пользы будет от тебя здесь, на земле.
Виктор Фёдорович кашлянул.
— Совершенно с вами согласен, — сказал я.
Сделал глоток из чашки — заценил напиток. В очередной раз пообещал себе купить кофейные зёрна. Но не сомневался, что вновь позабуду об этом обещании, едва окажусь вне квартиры Каховских. О кофе я вспоминал только здесь. Будто в этой кухне был уголок другого мира. Надина квартира у меня ассоциировалась только с чаем — не припомню, чтобы мучился там от желания выпить чашку кофе. Да и в школьной столовой я о кофе не вспоминал: там было царство молока и компота.
Каховский придвинул ко мне лежавший на столе конверт — «чистый»: без адресов получателя и отправителя, но с непогашенной маркой «Шестьдесят лет центральному музею имени Владимира Ильича Ленина».
— Это Лиза тебе передала, — сказал он. — Здесь деньги за эти… висюльки для цветов. Как я понял, за все сразу — больше у неё в магазине ничего не осталось. Жена вложила сюда листок с расчётами.
Юрий Фёдорович постучал сигаретой по блюдцу.
— После посмотришь и пересчитаешь деньги, — сказал он. — А возникнут вопросы — звякнешь вечером Елизавете Павловне. Она тебе всё объяснит: я не в курсе ваших спекулянтских дел.
Пепел в блюдце встретился с каплей воды — зашипел.
— Я сделал вывод из нашей прошлой беседы, зятёк, — сказал Каховский. — И запретил жене использовать тебя для этих её шаманских гаданий. Толку от них немного — хвастовство одно.
Он махнул рукой.
— После твоих рассказов я задумался о будущем. О нашем будущем — твоём, моём, нашего города.
Юрий Фёдорович затянулся дымом.
— Стрельба из автоматического оружия на центральном перекрёстке — сейчас это выглядит невероятным, — на вдохе сказал он. — Но я тебе, зятёк, верю. Потому что проделки этого Михасевича, на которого ты мне дал наводку — тоже кажутся выдумкой.
Каховский сделал паузу, будто затягивал интригу.
Мне вдруг почудилось, что я у следователя на допросе (было у меня в прошлой жизни такое неприятное приключение — и не однажды).
Юрий Фёдорович повертел в руке сигарету.
— Я навёл справки, — заявил он. — В Витебске действительно творятся нехорошие дела. Чем-то похожие на те, что были в Ростовской области. Я довёл твою информацию… до кого следовало. Результатов пока не знаю. Но уверен, что они будут.
Старший оперуполномоченный Великозаводского УВД опёрся локтями о столешницу — навалился на стол своим немаленьким весом.
— Ну а теперь рассказывай, что за услуга тебе нужна, — сказал он. — Зятёк.
Я поставил чашку (кофе в ней до обидного быстро закончился). Отодвинул её в сторону — чтобы на столешнице между мной и майором милиции не осталось преград. Улыбнулся — радостно и открыто: по-детски.
— Хочу воспользоваться вашими связями среди преступников, дядя Юра, — сказал я.
Кофейные чашки подпрыгнули и звякнули.
Каховский поперхнулся дымом, просыпал на стол пепел (тут же торопливо смахнул его на блюдце). Громко зашипел — прижал к груди испачканную пеплом ладонь. Откашлялся, восстановил дыхание.