Честное пионерское! Часть 3
Шрифт:
Лукин снова шаркнул ногой по ковру.
— Я вижу, что пока вам нужное направление неизвестно, — сказал он.
— Мы работаем над этим вопросом, Фрол Прокопьевич, — ответил Каховский.
Генерал-майор кивнул.
— Работайте, Юра, работайте, — сказал он. — За это вам государство и платит зарплату.
Фрол Прокопьевич глубоко вдохнул… но новые вопросы не задал: помешал свист чайника (резкий, пронзительный) — для тугоухого пенсионера прекрасный сигнал о том, что в эмалированной посудине на газовой плите вскипела вода. Генерал-майор Лукин встрепенулся, с ловкостью юного курсанта вскочил с дивана и поспешил на
Каховский вдруг резко подался вперёд, указал на меня пальцем.
— Взрыв на Суворовской, — громко прошептал он. — Зятёк, ты обещал!
* * *
Юрий Фёдорович Каховский задержался в квартире генерал-майора до полудня. Большую часть этого времени мы провели на кухне — разговаривали, ароматным чаем запивали блины и торт «Птичье молоко» (его принёс Зоин отец). «Дядя Юра» в присутствии Фрола Прокопьевича почти не шутил (и даже редко величал меня «зятьком», обходясь полуофициальным «Михаил»), вёл себя относительно скромно (забывался нечасто), обращался к хозяину квартиры на «вы» и по имени-отчеству. Пенсионер не подавал виду, что его стесняло наше присутствие. Потчевал нас байками из жизни лётчиков. Учил хитростям и правилам ухода за кактусами.
И я, и старший оперуполномоченный Великозаводского УВД внимательно слушали наставления Лукина. Но думали вовсе не о комнатных растениях. Юрий Фёдорович свои мысли не озвучивал — он всё больше молчал, изредка щурил глаз (задумчиво посматривал на меня). А вот я вновь и вновь прокручивал в голове рассказ Зоиного отца. Думал о том, почему Вера Ильинична Локтева угодила в больницу. Ведь в прошлый раз такого не было (инсульт у Веры Ильиничны случился, но на годовщину смерти Оксаны) — мать пережила дочь на год и два дня. А я ещё припомнил: и тогда (в прошлый раз) одна из свидетельниц заявила, что видела моего отца входящим в подъезд Локтевых.
Юрий Фёдорович всё чаще прикасался к лежавшей в его кармане пачке сигарет. Но закурить не пытался. Хотя к полудню майор милиции уже казался нервным (от никотинового голода, который он безуспешно заглушал поеданием блинов и торта). Но и покидать квартиру генерал-майора Зоин отец не торопился. И лишь когда Фрол Прокопьевич нам напомнил, что скоро явится его старшая невестка, Каховский заявил, что «нам пора». Хозяин квартиры не уговаривал нас задержаться. Он выдал «Юре» напутственную речь, похлопал милиционера по плечу. И выпроводил нас за порог (напоследок стребовал с меня обещание «заходить почаще»).
* * *
Ещё в прихожей генерал-майора Лукина Зоин отец заявил, что довезёт меня до дома (он не предлагал меня подвести — ставил перед фактом). К машине Юрия Фёдоровича мы шли молча и торопливо. Солнце замерло в зените, припекало по-летнему. В кронах тополей чирикали птицы, со стороны песочницы доносились детские голоса. Я бросил прощальный взгляд на висевший в окне кактус (едва разглядел его: солнечный свет превратил окно в зеркало) и прибавил ходу: едва поспевал за Каховским. Юрий Фёдорович еще на ходу извлёк из кармана пачку с изображением верблюда. Но не открывал её, пока не забрался в машину. Когда я уселся в пассажирское кресло, «дядя Юра» уже закурил. Он судорожно затянулся сигаретой, задержал дыхание. Майор милиции зажмурил глаза и блаженно улыбнулся. Взглянул на меня лишь после того, как выдохнул в окно струю дыма.
Каховский заговорил, чуть растягивая слова.
— Выкладывай, зятёк, про своих бомбистов, — велел он.
Юрий Фёдорович запрокинул голову, прикрыл глаза (будто «обратился в слух»).
— Взрыв случится пятнадцатого октября, — сказал я, — примерно в семь утра. Около первого подъезда дома номер восемь по улице Суворова. Начинённую поражающими элементами самодельную бомбу в чёрной сумке из кожзама оставят, на водительском сиденье. Детонация случится, когда владелец автомобиля заинтересуется содержимым подброшенного ему саквояжа. От взрыва он погибнет на месте. Машина загорится. Сидевшая на пассажирском месте десятилетняя девочка от взрыва получит тяжёлые ранения, но умрёт не от них — сгорит заживо.
Рука Каховского замерла (не донесла сигаретный фильтр до рта Зоиного отца).
Майор милиции посмотрел на меня.
— Откуда ты…
Юрий Фёдорович замолчал, вскинул брови; и спросил:
— Видел?
Я кивнул.
— Да.
Не чувствовал особого желания вспоминать подробности того видения.
— Кто? — спросил Каховский.
— Девчонка, что учится в нашем классе, — сказал я. — Света Зотова — светленькая такая. Дядя Юра, вы наверняка знаете её. Или слышали о ней от дочери.
— Помню такую. А ты не ошибся?
— Видел, как она умрёт, — сказал я. — Да и о той истории… кое-что знаю.
Юрий Фёдорович покачал головой.
Я наблюдал за тем, как тонкая серая струйка поднималась над сигаретой и рисовала в воздухе незатейливые кренделя.
— Твою ж… за ногу… — выдохнул Каховский.
Он всё же набрал в лёгкие новую порцию табачного дыма — разрушил зависшие над его головой узоры.
И сказал:
— Погоди, зятёк. Кое-что не сходится. Суворовская улица далековато от семнадцатой школы. Рядом с ней — восьмая, насколько помню. Зотова-то ваша как там окажется?
Я пожал плечами.
— Дядя Юра, этот вопрос не по адресу.
Повертел стеклоподъёмник, приоткрыл окно — дымный поток сменил направление движения: устремился мимо моего лица на улицу.
— Хотя… мне помнится, что она падчерица того мужика, — сказал я, — не родная дочь. Её мать пару лет назад вышла за него замуж. Наверное, они с дочерью переехали на Суворовскую. Но пока не решились сменить школу. Пятнадцатого октября отчим как раз и соберётся везти Свету на уроки, когда…
Мне почудилось, что к аромату табачного дыма добавился запах сгоревшей плоти — тот самый, что уловила перед смертью Зотова (там, в моём видении). Я поёжился. Потёр рукой нос.
— Ну и начерта их взорвут? — спросил Каховский. — Кому они так помешали? Какой идиот принял Великозаводск за Чикаго? Надеюсь, зятёк, это ты мне тоже расскажешь? Или как?
Я вздохнул. Помахал рукой, разгоняя дым.
— Разумеется, расскажу, дядя Юра, — сказал я. — Выдам вам все имена и подробности. Как и обещал.
Поёрзал в кресле — разместился в нём поудобнее. Снизу вверх посмотрел на «украшенное» римским носом лицо Каховского.
Спросил:
— Дядя Юра, так всё запомните? Или запишите?