Честное пионерское! Часть 3
Шрифт:
Виктор Солнцев смущённо пожал плечами.
— Паша мне регулярно пересказывает твои истории о волшебнике из Англии, — сообщил папа. — Мне они очень нравятся. Часто думаю об этой повести. Я уверен, что она понравилась бы и другим — даже взрослым. Если бы они могли её прочесть.
Он вздохнул.
— Миша, я вспомнил наш с тобой разговор, — сказал Виктор Егорович, — тот, где ты признался, как трудно тебе писать длинные тексты. И решил тебе помочь. Вот, взгляни на это.
Он протянул мне папку.
— Тут только начало, — сказал Виктор Егорович. — Первая глава. У меня не получилось использовать англицизмы. Поэтому я некоторые названия изменил. Но, если хочешь, мы позже всё переделаем!
Я положил на стол потрёпанную книгу Крапивина. И заглянул в отцовскую папку. Увидел тонкую стопку серой бумаги. А сверху — титульный лист. Задержал взгляд на двух коротких строках, отпечатанных на пишущей машинке. Не удержался — хмыкнул. Потому что прочёл: «Игорь Гончаров в школе магии и волшебства. Повесть-сказка».
Глава 5
«…Ты волшебник, Игорь; как и твои родители, Лиля и Женя Гончаровы, тоже были волшебниками», — вертелась в моей голове вычитанная в папиных записях фраза. Я мысленно повторял её вновь и вновь, будто верил, что она поможет мне уснуть. Натянул на грудь одеяло, поправил подушку. Снова посмотрел на будильник — его стрелки показывали уже начало одиннадцатого. Обычно в это время я уже спал. Но сегодня уснуть у меня никак не получалось. Мысли не желали успокаиваться — перескакивали с темы на тему. То я думал об убийстве Оксаны Локтевой; то вспоминал свой разговор с генерал-майором Лукиным; то прикидывал, всё ли рассказал Юрию Фёдоровичу Каховскому о взрыве на Суворовской улице.
Надя уже трижды заглядывала ко мне в спальню, проверяла: уснул ли я. И трижды уходила, пряча от меня разочарованный взгляд. Сегодня Виктор Егорович Солнцев впервые «задержался у нас допоздна». Павлик ещё вечером рассказал, что его позвала ночевать к себе тётушка: она заявила, что «безумно соскучилась». Я смутно представлял, как именно папа уговорил сестру взять Павлика на ночь. И уж тем более не понимал, почему отец сделал это сегодня, а не на выходных. Но уже сообразил, что у Солнцева и Ивановой намечалась бурная ночь. Они лишь дожидались, пока я усну. Но уснуть у меня никак не получалось. Пусть я и заставлял себя отбросить размышления и погрузиться в дремоту; и гнал прочь тревожные мысли.
Виктор Солнцев принёс мне сегодня для ознакомления первую главу своей повести. Сказал, что почти дописал и вторую — на днях попросит знакомого перепечатать её на машинке. Моим малолетним любителям интересных историй глава понравилась. Вовчика восхитило то, что в школе волшебства всех учеников сразу же принимали в пионеры (юным волшебникам не приходилось по несколько лет «позориться» с «малышковым» значком на груди). А ещё рыжий порадовался, что в папиной адаптации книги Джоан Роулинг великан Хагрид превратился в «дядьку Григория». Вовчик улыбался и твердил: «Это я придумал ему такое имя! Правда, оно здоровское?! Так моего деда в деревне называли».
Мы с отцом обсудили его «произведение», когда проводили детей. Я признал, что перенос Хогвардса в Ленинградскую область — хорошее решение. А вот новое наименование школы магии и волшебства я не одобрил (пусть оно и показалось мне забавным). Папа переименовал учебное заведение для волшебников в Шмивикнак («Школа магии и волшебства имени Крупской Надежды Константиновны). Я похвалил его за находчивость, но напомнил: советским цензорам не понравится, что в повести супругу вождя мирового пролетариата называют ведьмой. Папа почесал нос и признал мою правоту. Пообещал подобрать для Крупской надёжную замену. Я посоветовал ему использовать в книге имя вымышленной 'волшебницы».
Увидел, что на пороге комнаты вновь появилась Надежда Сергеевна. Она куталась в халат, не выглядела сонной. Подошла к моей кровати, поправила край одеяла.
— Мишутка, ты почему не спишь? — спросила Надя. — Не выспишься: завтра рано вставать.
— Уже почти уснул, — сказал я.
Демонстративно зевнул, потёр глаза. Мишина мама улыбнулась, погладила меня тёплой ладошкой по лбу, поцеловала в висок. Я почувствовал свежий запах «Рижской сирени».
— Спокойной ночи, Мишутка, — сказала Надя.
— Спокойной ночи, мама, — ответил я.
* * *
Утром я шагал к школе в привычной компании. Вовчик рассказывал о своём дедушке «в честь которого назвали великана». Павлик Солнцев подначивал его язвительными (но незлыми) комментариями. Зоя Каховская изредка покачивала головой и поднимала к небу глаза — демонстрировала своё отношение к «глупым выходкам мальчишек». А я прикидывал, как пройдёт сегодняшний день. Гадал, почему классная руководительница не позвонила вчера Наде (не поинтересовалась моим здоровьем). Представлял, во что выльется моя встреча с подружками Оксаны Локтевой (ведь рано или поздно та случится). Прикидывал, когда почувствую последствия своей вчерашней встречи с Фролом Прокопьевичем Лукиным (очень надеялся, что генерал-майор не растрезвонил обо мне своим влиятельным знакомым).
На пороге школы меня никто не встретил: ни милиционеры, ни Терентьева и Удалова. А вот классную перед началом занятий я увидел. Но та не потащила меня к директору — лишь поинтересовалась моим самочувствием. На уроках я часто поглядывал на дверь. Смотрел по сторонам и во время перемен, провожал взглядом учителей и дежуривший сегодня старшеклассников. Однако по мою душу никто так и не явился. Все мои «дурные предчувствия» оказались паранойей. Оправдала мои ожидания только Каховская. На первой перемене Зоя допытывалась, куда я ходил вчера (во время занятий). Не скрыл от неё свой маршрут — честно признался, что навещал генерал-майора Лукина. Рассказал, как пил в гостях у ветерана Великой Отечественной войны чай и разговаривал с Фролом Прокопьевичем о кактусах.
— О кактусах? — переспросила Зоя.
Она преградила мне путь в класс. Её большая родинка (та, что над губой) маячила на уровне моего носа. Каховская удерживала меня за рукав куртки, будто опасалась, что я сбегу (а может, намеревалась провести борцовский «приём» — сделать подсечку или провести бросок через бедро). Сыпала вопросами. Недоверчивым прищуром и ухмылкой реагировала на мои ответы. Столпившиеся в школьном коридоре четвероклассники посматривали на нас с ехидными ухмылками на лицах, перешёптывались (я уловил обрывки парочки «плоских» шуток). Но ни меня, ни председателя Совета отряда четвёртого «А» класса их ухмылки и шепотки нисколько не волновали (меня детские сплетни не задевали, а Зою сейчас интересовали лишь мои «тайны»).