Честное пионерское! Часть 3
Шрифт:
— Ты просто сидишь дома, — сказал Юрий Фёдорович. — И читаешь про идиотов, лёжа на своей кровати. Никакой самодеятельности в этот раз. Без тебя справимся. Ты меня понял, зятёк?
Я почувствовал, как Зоины пальцы сжали мою руку. Дёрнул плечом. Кивнул.
— Понял, дядя Юра, — сказал я. — Буду читать дома.
Откусил половину конфеты. Вспомнил, что именно «Мишку на севере» чаще всего покупала тётушка — тогда, в другом прошлом. Каховский покачал головой.
— Я очень надеюсь на это, — сказал он.
Юрий Фёдорович пригрозил мне ложкой.
— Предупреждаю, Иванов, — сказал он, — увижу твою физиономию на Суворовской —
— Папа! — возмутилась Зоя.
Она не выпускала мою руку. Пока не притронулась к чаю. На виске девочки вновь блеснула капля.
— Не увидите, дядя Юра, — заверил я. — Если только не уснёте в засаде и не встретите меня во сне. Возьмите с собой кофе в термосе. Он помогает бороться с сонливостью.
— Не умничай, — сказал Каховский. — Лучше бы ты мне даже и не снился!
Зоя вертела головой: смотрела то на отца, то на меня. Хмурила брови. Халат не прикрывал её шею — та казалась длинной и тонкой.
— О чём вы говорите? — спросила Каховская. — Какие цветки, какая засада?
Юрий Фёдорович указал на меня. Поспешно, будто «переводил стрелки». Мне почудилось, что майор милиции смутился.
— Он знает, — сказал «дядя Юра».
Зоя всплеснула руками. Стол пошатнулся, в чашках заплескался чай. Покачнулись и стянутые в «хвост» волосы девочки — изобразили маятник.
— Но я-то не знаю! — воскликнула Каховская. — Папа!
Юрий Фёдорович откинулся на спинку дивана, взял с подоконника пачку сигарет, распечатал её. Сменил в своей руке ложку на сигарету. Чиркнул спичкой, закурил.
— Всё, что тебе нужно знать, дочь, — сказал Юрий Фёдорович, — так это то, что скоро явится твоя мама. И наткнётся на ваши одеяла. Уверен, ты представляешь, как она отреагирует на такой бардак. Так что не засиживайся. Советую тебе не заниматься ерундой, а навести порядок в гостиной.
Каховский указал сигаретой на дверь. В воздухе закружили крупинки пепла, вслед за дымным шлейфом полетели к шумевшим на улице кронам деревьев. Зоя обижено хмыкнула, схватила меня за руку.
— Идём, Миша, — сказала она.
Девочка резво вскочила со стула, прожигая лицо отца гневным взглядом. Я послушно выбрался вслед за Каховской из-за стола. Но на пороге кухни притормозил, обернулся.
— Дядя Юра, а что там с делом Оксаны Локтевой? — спросил я.
Ухмылка исчезла с лица Зоиного отца, словно её унесло сквозняком. Майор милиции взглянул на дымящийся кончик сигареты. Будто задумался над ответом.
— Расследование этого дела продолжается, — сказал Юрий Фёдорович.
Он поднёс сигаретный фильтр к губам. Затянулся дымом, на пару секунд задержал дыхание (зажмурил при этом глаза). И выпустил в окно струю дыма.
Посмотрел на меня и добавил:
— Это пока всё, что тебе нужно знать, зятёк.
* * *
В этот раз Зоя Каховская не поспешила уйти из родительской квартиры (обычно после тренировок мы тут не задерживались). Едва мы убрали с пола гостиной одеяла, как председатель Совета отряда четвёртого «А» класса преградила мне путь к выходу из спальни. Она впилась в моё лицо строгим взглядом, толкнула меня в сторону кровати. Не сводила с меня глаз — прикрыла дверь. Я впервые растерялся в её присутствии. Уселся на покрывало — почесал нос. Подумал, что Каховская сейчас очень походила на разгневанную Мери Поппинс из советского фильма. Вот только я не помнил, была ли у той актрисы (Натальи Андрейченко) в кино такая же родинка над губой, как на лице у Каховской.
Зоя выставила вперёд левую ногу, чуть согнула её в колене; подпёрла кулаками бока; шумно выдохнула. Постучала носком левого тапка по полу. Она смотрела на меня сверху вниз, покусывала губы. Сейчас Каховская не казалась мне маленькой и безобидной девочкой. Я вдруг представил, какой она будет лет через десять. Впервые поверил, что из Зои получился бы комсомольский вожак. За стеной (в кухне) ожил радиоприёмник — зазвучала бодрая музыка и голоса солистов незнакомого мне советского вокально-инструментального ансамбля. Я отметил, что на голове Каховской хорошо смотрелась бы причёска Мэри Поппинс (а ещё ей подошла бы шляпка). Зоя указала на меня пальцем.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать, Михаил? — спросила она.
Я не улыбнулся (хотя собственная растерянность меня позабавила). Подумал, что Зоиным соперницам на соревнованиях не позавидуешь — если Каховская перед схваткой посмотрит на них, как сейчас на меня.
— Очень хочу, — сказал я. — Только пока не понял, что именно ты желаешь от меня услышать.
— Всё! — заявила Каховская.
Девочка приблизилась ко мне ещё на полшага. Я разглядывал её с интересом: помечал, какие черты лица достались Зое от матери, и что Каховская получила от отца. Пришёл к выводу, что взгляд у неё — точно отцовский.
— Начать с сотворения мира или с моего рождения? — спросил я.
— Не говори ерунду, Иванов, — отмела мои шутки Зоя. — Начни с того, что случится с Зотовой. Ведь ты мне этого так и не рассказал! Что произойдёт в воскресенье ночью на Суворовской улице?
* * *
После предупреждений Каховского я осознал, что не собирался никуда идти ночью пятнадцатого октября; понял, что успокоился, передав Юрию Фёдоровичу заботы о спасении Светы Зотовой. А Зое Каховской рассказал о возможном взрыве машины Светиного отчима больше для того, чтобы ублажить собственную совесть. Я доказывал не только своей юной подружке, но и себе: спасение Зотовой и её отчима — дело для советской милиции, а не для десятилетних детей. Объяснял, что мы уже помогли однокласснице, чем могли. А дальше всё зависело от расторопности милиционеров. Не разобрался, сумел ли я убедить Зою. Мы с ней полчаса рассуждали на тему того, как именно Зоин отец будет ловить преступников. Но не обсуждали: нужно ли нам ещё что-то сделать для помощи Свете Зотовой.
В воскресенье ночью я и не подумал бежать с инспекцией на Суворовскую улицу. С Зоей на тему «взрыва» и «засады» мы вечером не разговаривали. Прочёл детям новую главу повести о приключениях волшебника-пионера Игоря Гончарова (отпечатанные на машинке страницы принёс Виктор Егорович). Обсудили неоднозначный образ появившейся в повести новой героини Галины Глебовой (та не очень-то походила своим отвязным поведением на Гермиону Грейнджер). Галя детям понравилась. Пусть Вовчик и поворчал немного о том, что в книге стало слишком много рыжих (Виктор Егорович и Галю наградил оранжевой шевелюрой). А Павлик Солнцев заметил: Глебова не походила на «нашу Зою». Каховская же сравнила девочку из папиной повести с Пеппи Длинныйчулок, о которой мы читали в начале сентября.