Честное пионерское! Часть 3
Шрифт:
Зоя тряхнула стянутыми в хвост волосами.
— Если песня хорошая, то её обязательно захотят послушать, — заявила Каховская. — Организаторы ведь тоже не глупые. И наверняка любят музыку. Твой брат должен был им сказать, какие новые песни знает. И объяснить, что эти песни нравятся советским слушателям.
Вовчик улыбнулся.
— Брательник им говорил…
Рыжий махнул рукой.
— Бесполезно, — сказал он. — И слушать про нормальную музыку не захотели. Брательник сказал, что они отсталые. И не понимают… это… «интересы молодёжи» — вот. Эх! Слышали бы вы, как
Он мечтательно вздохнул.
— Наверное, — неуверенно согласилась Зоя.
Взглянула на меня, будто поинтересовалась моим мнением.
— Музыка Пресли — это неплохо, — сказал я. — Но только не на седьмое ноября. Это же патриотический концерт, а не обычные танцульки. Будем отмечать годовщину Октябрьской революции. Потому и репертуар подбирают соответствующий. Элвиса можно было исполнить на день учителя. Но точно не теперь.
Вовчик почесал затылок.
— Ну… чё, наверное, — сказал он. — Чё-то я об этом и не подумал.
Рыжий вдруг улыбнулся.
— Ванька говорил, что выступление в ДК — это ерунда, — заявил мальчик. — Говорил, что там они только разминаются — перед… этим… перед «мировым турне» — вот! Он сказал, что их ансамбль скоро будет выступать в самых больших городах мира. Даже в Америке!
Зоя усмехнулась.
— Да кто ж их пустит в Америку? — спросила Каховская.
Вовчик дёрнул плечом.
— Не знаю, — сказал он. — Но раз брательник говорит — значит, так и будет! Он сейчас даже немецкий язык учит — для этого своего турне. А чё? Не на русском же ему на концертах в Америке петь? Кто там станет наши песни слушать? Ванька будет, как Элвис Пресли — по-иностранному выступать.
— В Америке разговаривают на английском языке, а не на немецком, — заявила Зоя.
— Ты-то откуда знаешь?! — сказал рыжий. — Ты там была, что ли?
Каховская фыркнула.
— Да уж знаю побольше некоторых… третьеклассников! — сказала она. — Я американских фильмов на кассетах уже столько посмотрела, что тебе и не снилось! В Америке разговаривают на английском. А по-немецки говорят в ФРГ и ГДР. Ну… может быть, ещё в Австрии — в этом я не уверена.
Вовчик ухмыльнулся.
Каховская поджала губы.
— Не ссорьтесь, — сказал я. — В Америке разговаривают на разных языках. Но основной язык у них, разумеется, английский. Хотя многие американцы говорят по-испански, по-итальянски, даже по-русски. Наверняка, и на немецком языке там тоже где-то общаются — в немецких кварталах больших городов, к примеру.
— Вот! Я же говорил!
Вовчик показал Каховской язык.
— Ха! — ответила Зоя. — И много ли в Америке таких немецких кварталов?
— Ну…
Я порылся в памяти. И даже выудил из неё крохи полученной из статей в интернете информации (хотя раньше намеренно подобным вопросом и не интересовался). Вспомнил, что полное или частичное немецкое происхождение имел едва ли не каждый пятый американец. А ещё: что немцы — вторая по численности этническая группа в США после латиноамериканцев. Вот только озвучить эти сведения я не успел. Потому что в десятке шагов от себя увидел знакомое лицо. И поначалу решил, что оно мне привиделось (уж очень часто я думал об этом человеке — на этой и на прошлой неделе).
Я резко остановился (будто наткнулся на невидимый барьер). И удержал рядом с собой Зою Каховскую (она дёрнула меня за руку, но не сдвинула с места). Девочка нахмурилась: наверное, подбирала в уме доводы для перепалки со своим рыжим оппонентом (и злилась, что я не занял в споре её сторону). Вовчик в одиночестве прошагал с полдесятка шагов; и лишь потом заметил, что идёт в одиночестве — он обернулся. Любопытные голуби устремились к ногам мальчика: надеялись на подачку. Но я не смотрел ни на рыжего третьеклассника, ни на пернатых попрошаек. Я наблюдал за шагавшей нам навстречу Ниной Терентьевой.
Как и ноябрьский Великозаводск, Терентьева тоже имела «осенний» вид. Её разукрашенное косметикой лицо походило на пестревшие разноцветными кронами деревья. Под цвет листвы была и её оранжевая куртка. Уложенные в модную причёску волосы кланялись от ветра, как и полуобнажённые ветви кустов. В своём нынешнем «прикиде» Нина не походила на школьницу. Для меня прошлого она, бесспорно, выглядела бы малолеткой. Но малолеткой совершеннолетней. И уже слегка «помятой» жизнью. «Не из школы идёт», — подумал я. И тут же сообразил: девица меня узнала.
Понял: она узнала во мне того самого мальчишку, которого видела в своём подъезде в день убийства Оксаны Локтевой. Именно так я объяснил себе тот испуг, что увидел в её глазах. Мне почудилось, что Терентьева побледнела. И уж точно: она сбавила ход. Но не остановилась — чеканила каблуками шаги. Ветер раскачивал ветви колючих кустов, что преграждали путь вправо и влево лучше каменного забора (свернуть с пешеходной дорожки не мог ни я, ни Терентьева). Но я сворачивать в сторону и не намеревался. А Нина об этом вряд ли подумала: я видел, что девятиклассница растерялась.
Взгляд Терентьевой лучше любых слов подсказал мне, что именно девица обо мне думала. И что Нина видела прямую связь между моим появлением в её подъезде и смертью Локтевой. Я понял: Терентьева наверняка говорила обо мне милиционерам — после нашей с ней предыдущей встречи около школы. Но не представлял, как Юрий Фёдорович Каховский вынудил девицу обо мне помалкивать. Уж она-то точно не верила, что я в то воскресенье «пересаживал кактусы». Терентьева разминулась с Вовчиком (рыжий мальчишка не обратил на неё внимание). Каховская поинтересовалась причиной нашей задержки.
Я не ответил Зое. Смотрел в глаза старшекласснице. Покрытое облаками небо над головой девятиклассницы казалось серым фоном. Напомаженные губы школьницы — ярким красным пятном. Краем глаза я заметил, как крепко вцепились в лямку сумки тонкие пальцы с ногтями малинового цвета. Приметил и голые девичьи коленки, не прикрытые ни подолом юбки, ни краем короткой куртки. Зоя Каховская замолчала: заметила направление моего взгляда. Но не сказала: «Кто это?». Попросту не успела спросить. Я высвободил свою руку и шагнул в сторону — преградил Терентьевой путь. Та сблизилась со мной ещё на шаг…