Честное пионерское! Часть 3

Федин Андрей Анатольевич

Обманные движения сегодня давались легко. Как и разрушение легко читаемых замыслов соперника. Придуманные ещё в прошлой жизни схемы ведения боя вдруг перестали быть лишь интересной информацией — сегодня она нашли практическое применение. Мы с Лежиком будто поменялись местами: теперь уже я отрабатывал на нём задуманные приёмы. Уверенно лидировал по баллам. И под конец спарринга я полностью диктовал противнику условия поединка. Что меня и подвело. В итоге я всё же попался на «болевой». Но лишь потому, что растерялся от собственной внезапной «лихости».

После

тренировки Васильев похлопал меня по плечу и заявил, что я «расту» «не по дням, а по часам». Олег признался, что бороться со мной «стало интересно». И что он теперь сообразил, почему Верховцев перед городскими соревнованиями ставил ему в пару именно меня: к прочим соперникам Олег Васильев уже «приспособился», а я всё чаще был для него «неожиданным». Лежик снова похвалил меня за «храбрость и силу духа». И объяснил, как уходить от «перегибания локтя через бедро» — того самого приёма, которым он меня победил в спарринге. Я поблагодарил парня за науку (не признался, что не услышал ничего нового).

После тренировки мы с Зоей проводили Зотову от Дворца спорта до автобусной остановки. Вместе с одноклассницей дождались троллейбуса. Света из полупустого салона махнула нам рукой. Мы с Каховской проводили троллейбус взглядами. И устало побрели к Зоиному дому. Накрапывал мелкий дождик. Зоя спрятала голову под капюшон куртки; я последовал её примеру. Мокрые листья не шуршали под ногами — скорее «чавкали». Каховская держалась за мою руку. Молчала, будто вдоволь наговорилась с Зотовой и устала от болтовни. От остановки до Зоиного подъезда мы дошли, обменявшись лишь парой коротких фраз.

Я уже хотел попрощаться, когда Каховская вдруг сказала:

— Папа просил, что бы ты к нам сегодня зашёл.

Мне почудилось, что лицо девочки потемнело. Сообразил, что потемнела не Зоина кожа — стало меньше света на улице, будто скрылось за облаками солнце (это притом, что солнце не показывалось из-за туч с самого утра). Дождь уже не моросил — его капли увеличились в размерах, чувствительно ударяли по капюшону. Мимо нас к первому подъезду пробежала молодая женщина, она цокала высокими каблуками, держала над головой сумочку: пыталась уберечь причёску. Следом за ней промчался пузатый мужчина в чёрном плаще — погрохотал пивными бутылками, уложенными в две авоськи.

Я обронил:

— Зачем?

Попридержал заготовленную фразу «до встречи». Взглянул девочке в лицо. Зоя опустила глаза, словно заинтересовалась разбросанными на тротуаре разноцветными листьями.

— Я… рассказала ему о вчерашнем, — сказала она. — Ну… что у тебя снова случился приступ. Он просил сообщать ему, если ты…

Я покачал головой — зашуршал капюшон.

Девочка посмотрела на меня — с вызовом во взгляде.

— Ты мне не запрещал ему об этом говорить! — сказала Зоя.

Каховская говорила громко: перекрикивала шум дождя. Она не выпускала мою руку — напротив, усилила хватку. Дождь припустил всерьёз — превратился в ливень, забарабанил по асфальту и по припаркованному около подъезда автомобилю, зашуршал опавшими листьями

и ветвями кустов. Я почувствовал, как намокли выглядывавшие из-под куртки штанины. Невольно взглянул на небо, откуда падали крупные капли, разбивались о Зоино плечо, брызгами летели мне в лицо. Рукой смахнул со щёк и подбородка влагу. Каховская приглушённо взвизгнула и взмахнула спортивной сумкой. Дёрнула меня за рукав, потащила к двери.

Я не вырывался — последовал за девчонкой. На пару с Зоей я чеканил шаги по ступеням. Стряхивал с куртки воду и радовался, что не промочил обувь. Резкий порыв ветра с грохотом закрыл окно на одном из верхних этажей. По стёклам всё громче долбили крупные капли. Мы взбирались уже на третий этаж, когда почудилось, что я услышал раскат грома. Похоже, почудилось не только мне: Каховская схватила меня за руку, сжала мои пальцы и ускорила шаг. Замигали лампы у потолка. По стенам подъезда замельтешили тени от древесных ветвей. Внизу хлопнула дверь, раздались взволнованные, но весёлые голоса. В Зоиных глазах я веселья не увидел.

Девочка торопливо отыскала ключ — распахнула дверь и юркнула в квартиру. Я последовал за ней. И уже на пороге уловил в воздухе запах табачного дыма.

— Папа, мама, мы дома! — крикнула Каховская.

Звякнули хрустальные «висюльки» люстр.

Зое из кухни ответил громкий голос «дяди Юры»:

— Кавалера своего привела?

Девочка стрельнула в меня взглядом. Виновато улыбнулась. Поставила передо мной тапки.

— Привела! — ответила она.

Я нехотя расстегнул замок-молнию на мокрой куртке.

— Тогда сбрасывайте одежду и топайте в кухню, — сказал Юрий Фёдорович Каховский. — Мамы ещё нет дома. Так что ужином я вас не накормлю. Но сейчас поставлю чайник.

* * *

Мокрые брюки я сменил на Зоины штаны от спортивного костюма. Те были мне великоваты. Я подвернул штанины — вытянутые коленки торчали на десяток сантиметров ниже, чем полагалось по нынешней моде. Уселся на стул, забросил ногу на ногу — полюбовался на ставший почти родным красный тапок. Укутанная в халат Каховская изображала хозяйку: суетилась около плиты. Юрий Фёдорович пользовался отсутствием жены: курил, примостившись около приоткрытого кухонного окна. От порывов ветра то и дело вздрагивали оконные рамы, дребезжали стёкла. Сквозь узкую щель в квартиру с улицы залетали капли дождя. По кухне расползался аромат свежезаваренного чая.

— Рассказывай, зятёк, — сказал Каховский. — Зоя говорила: вчера ты снова отключился — на улице, по пути из школы, когда поздоровался за руку с женщиной. Дочь говорила: та дамочка сбежала от вас, «как ошпаренная — только пятки засверкали». Выкладывай, зятёк: кто она такая, что и когда с ней случится. И почему не позвонил мне? Что ты там опять увидел? Как она… ну, ты меня понял.

Я вздохнул. Покачал головой (и носком красного тапка). Отогнал дым от своего лица.

— Не знаю, дядя Юра, — сказал я.