Честное пионерское! Часть 3
Шрифт:
С неприятным скрипом закрылись двери старенького троллейбуса. Сидевшая около окошка Света Зотова махала нам рукой. Мне почудилось, что у неё в глазах блеснули слёзы (или это были блики на стекле). Зоя провожала одноклассницу тем же жестом. А я прятал руки в карманах, удерживал на лице доброжелательную улыбку. Каховская шмыгнула носом, провела рукой по щекам. Я покосился на свою спутницу, хмыкнул. Зоины пальцы крепко сжали мою руку. Троллейбус дважды вздрогнул и тронулся с места.
— Не пропало желание бороться с Зотовой? — поинтересовался я, когда уже не мог различить за
Зоя повернула ко мне лицо.
— С чего бы это оно пропало? — спросила Каховская. — Я же не зря столько тренировалась. Нет уж. На сориках я Светку заборю… Или поборю?
Девочка нахмурилась, тряхнула головой.
— Можешь не сомневаться, Иванов, — сказала она. — Зимой я буду участвовать в соревнованиях. И Светку Зотову я на них обязательно побе…жу!
* * *
В четверг после тренировки Зоя Каховская сообщила, что её «подруга» Света Зотова тоже хотела бы «послушать, как мы читаем книги». А тем же вечером Паша Солнцев с печальным вздохом признался, что в «нашу компанию» давно уже просился его приятель по занятиям во Дворце спорта Валера Кругликов. Я опустил потёртую библиотечную книгу Владислава Крапивина («Колыбельная для брата»), заложил в неё вместо закладки указательный палец. Пробежался взглядом по комнате: прикидывал, как тут поместится ещё пара слушателей.
Паша и Вовчик восседали на моей кровати (мальчишки то перешёптывались, то толкали друг друга локтями, призывая замолчать). Там же, но около стола примостилась Зоя (она сегодня редко обращала внимание на октябрят, и часто пристально смотрела мне в лицо). Я занимал единственный стул (тот, что стоял около письменного стола). А Виктор Егорович Солнцев замер в дверном проёме (он пережидал, пока Надя нанесёт на тенниску вышивку: в эти моменты Ивановой не следовало мешать). Для Кругликова и Зотовой оставались места разве что на подоконнике.
Я тыльной стороной ладони потёр нос, заметил, как Паша Солнцев улыбнулся и покосился на своего папу. Оба Солнцевы явились к нам сегодня подстриженными, в отглаженных рубашках (папа раньше ненавидел возиться с утюгом, наградил и меня таким недостатком — я долго от него избавлялся). Виктор Егорович истолковал взгляд сына по-своему. Он тоже оглядел спальню и повторил мой жест. Посмотрел на Павлика, вздохнул. Переступил с ноги на ногу, подёргал манжету рубашки. И вдруг тряхнул головой (будто принял нелёгкое, но неизбежное решение).
— Миша, — сказал он, — мы с Павликом вчера обсуждали сборы вашей компании — в твоей комнате. Я его пожурил за неаккуратность в тетрадях с домашними работами. Но больше не нашёл к чему придраться. Павлик все задания выполняет правильно. Не без вашей помощи, я так понимаю…
— Я сам всё делал! — возмутился Пашка.
Виктор Егорович помахал руками, скривил лицо (будто надкусил горький перец).
— Павлик, я не утверждал, что палочки и кружочки рисовали за тебя, — сказал Виктор Солнцев. — Или что ты жульничал. Сын, ты меня неправильно понял. Я лишь говорил, что ты за эти недели ни разу не обращался за помощью и подсказками
Папа указал на меня и Зою.
— И это нормально, — поспешно добавил он. — Я тебя не упрекаю. Тем более, что ты демонстрируешь несомненные успехи в чтении. Ещё и месяц не занимаешься в компании со старшими товарищами, но даже в школе заметили, как обогатился твой словарный запас…
Он кашлянул.
—…В хорошем смысле обогатился, — сказал Виктор Егорович. — Не теми выражениями, что ты мог подхватить в школе или во дворе. Так что я отношусь к вашим ежедневным посиделкам сугубо положительно. Однако для нормального выполнения домашних заданий места в Мишиной комнате всё же маловато.
Павлик Солнцев встрепенулся.
— Я вчера делал домашку у тёти Нади в кухне! — сказал он. — И локти прижимал к столу, как ты и говорил! У Миши спроси! Или у Вовчика. Они подтвердят. Я даже линейкой не пользовался — от руки рисовал! Вон, и Зоя это видела — спроси у неё!
Виктор Егорович улыбнулся — я засмотрелся на папину улыбку, едва не выронил на пол книгу (повезло, что та уткнулась смятым углом мне в бедро).
— Павлик, я лишь хочу сказать, что для нормальной работы над уроками для всех вас в этой комнате уже недостаточно места, — сказал Виктор Солнцев. — А если к вам присоединится Валера и… ещё одна девочка, то здесь будет трудно всем даже попросту разместиться.
Он развёл руками, указал на стены и шкафы.
— Я предлагаю вам, — сказал отец, — уже завтра перебраться из этой комнаты в место попросторнее: в нашу с Павликом квартиру. Она похожа на эту — по площади так точно: один в один. Но только там в вашем распоряжении будут обе комнаты со столами. И кухня, разумеется.
Он посмотрел на меня.
— Если ты, Миша, позволишь, я перенесу свою работу сюда, за этот стол, — сказал Виктор Егорович. — И не буду вам мешать. Да и Надежда Сергеевна станет меньше отвлекаться. Но она здесь останется не одна — я составлю ей компанию… если ты, Миша, не возражаешь.
Мальчишки и Зоя взглянули на меня. Я пожал плечами. Заглянул папе в глаза.
— Не возражаю, — сказал я. — И если остальные не против…
Краем глаза заметил, как энергично закивали головами мальчишки; увидел, что кивнула и Зоя.
—…Тогда с завтрашнего дня мы собираемся в квартире Солнцевых.
Пробежался глазами по лицам детей и снова взглянул на Виктора Егоровича.
— Вот только… кто будет здесь готовить обеды? — спросил я. — Не хочу, чтобы мама голодала или портила себе желудок. Она сейчас много работает. У неё нет времени, чтобы варить и жарить.
Виктор Солнцев вскинул руки.
— За это не беспокойся, Михаил, — сказал он. — Я прекрасно готовлю!
Павлик закивал — в подтверждение слов своего отца.
А я вспомнил папину жареную картошку (хрустящая, но местами обугленная). В детстве мне нравилось её есть (папа называл её «настоящим мужским обедом»). Сейчас мне этот «мужской обед» виделся под иным углом. Я нахмурился и подумал: «Бедная Надежда Сергеевна».
Вздохнул.
И тут же мысленно добавил: «Зато у папы получались вкусные блины и оладьи».