Честное пионерское! Часть 3
Шрифт:
Я не сказал девице ни «привет», ни «здравствуй». Не попросил её остановиться. Не попытался завязать разговор. Заметил, как Нина разомкнула губы. Но не услышал её голос. Почувствовал пряный запах её духов (порыв ветра швырнул его мне в лицо). На расстоянии вытянутой руки от своего лица рассмотрел большие чёрные пятна Нининых зрачков. Понял, что девица уже склонилась вперёд для очередного шага. Не увернулся от столкновения (и не попытался). Но и не понял, сшиблись ли наши тела. Потому что схватил рукой холодное запястье Нины Терентьевой. И увидел знакомую
* * *
Надежда Сергеевна вечером не заметила «синеву» над моей губой. Всё её внимание привлекало к себе долгожданное приобретение. Сегодня мы купили цветной телевизор. Точнее, покупали его Надя и Виктор Егорович. В магазин я с ними не поехал. Прятал от Мишиной мамы признаки очередного «приступа». Да и не очень-то горел желанием видеть в Надиной квартире новый «ящик». Находил бессмысленным тратить на его покупку почти восемьсот рублей (вот только Надежде Сергеевне об этом не говорил — не желал «разбивать» её мечту).
Я наблюдал за тем, как Виктор Егорович не без труда (и с «моральной» помощью своей невесты) взгромоздил пятидесятикилограммового монстра («Рубин Ц-201») на место старенького Надиного чёрно-белого «телека» (превращённого теперь то ли в тумбу, то ли в подставку для цветов). Видел, что Павлик Солнцев смотрел на новинку с нескрываемой завистью. Мальчик не сдерживал тоскливые вздохи. Потому что в папиной квартире стоял «всего лишь» «старенький» телевизор «Рубин-714», пока исправно работавший, но купленный ещё в год Пашкиного рождения.
Надежда Сергеевна отложила работу над заказом Каховской. И весь вечер заворожено смотрела по телевизору художественный фильм «Товарищ Иннокентий» (о деятельности русского революционера Иосифа Дубровинского). Мне показалось, что Наде было без разницы, что именно показывали на новеньком цветном экране. Она смаковала сам факт того, что рассматривала не только оттенки серого цвета — видела на экране все цвета радуги. И наверняка уже представляла, как завтра похвастается перед подружками на работе своим приобретением (не в рассрочку!).
На диване рядом с Надей Ивановой и Виктором Егоровичем примостился и Павлик. Надежда Сергеевна держала мальчика за руку — того это не смущало. Папа обнимал Иванову за плечи, едва заметно улыбался (хотя по телевизору не показывали ничего смешного). Я наблюдал за этой семейной идиллией из своего любимого кресла (что стояло рядом с журнальным столиком и телефоном). Тоже изредка смотрел на экран. Но не следил за сюжетом фильма, а размышлял о видении, которое просмотрел во время сегодняшнего «припадка». И потирал ушиб на колене (встреча с Терентьевой не прошла бесследно).
Надежда Сергеевна о чём-то шепнула Виктору Егоровичу на ухо. Папа потёр близоруко сощуренные глаза (смотрел телевизор, не надев очки), кивнул головой. Он поцеловал Надину руку и осторожно встал с дивана (боялся потревожить Павлика — единственного, кто увлечённо смотрел фильм о революционере). Виктор Солнцев, не глядя, вставил ноги в тапки и, шаркая подошвами, направился к двери. На ходу подмигнул мне левым глазом — я ответил ему улыбкой. Виктор Егорович проследовал в кухню, не включая в прихожей свет. Я соскочил с кресла и поспешил за Солнцевым.
Виктор Егорович наливал в Надину кружку кипячёную воду из чайника. Он заметил меня — снова улыбнулся. Поинтересовался, нравится ли мне телевизор. Лампочка под потолком мигнула (на мгновение погрузила кухню во тьму). Виктор Солнцев взглянул вверх, на желтоватый плафон из мутного стекла (будто дожидался новых «сюрпризов»). Но тут же опустил взгляд на заполненную почти до краёв чашку. Почти бесшумно вернул чайник на плиту — лишь едва слышно звякнула крышка (или мне этот звук лишь померещился). Солнцев показал мне чашку — приподнял её на уровень моих глаз.
— Мама захотела пить, — сказал он.
— Папа…
Я замолчал.
Заметил, как вздрогнула папина рука, как заплескалась в чашке вода.
— Дядя Витя, — сказал я. — Вспомни, пожалуйста, кому кроме нас ты давал читать свою книгу — я говорю о твоей повести. Друзьям? Соседям? Или на работе?
Виктор Егорович смущённо откашлялся. Он смотрел мне в глаза (будто не решался отвести взгляд). Папа покачал головой.
— Никому, — сказал он.
— Дядя Витя, — повторил я. — Ты подумай. Вспомни хорошенько. Это очень важно.
Папин задумчивый взгляд упёрся в мою переносицу. Пару секунд я дожидался ответа. Наконец, Виктор Егорович решительно тряхнул головой (в воздухе закружили пылинки).
— Никому не давал, — повторил он. — Да и никто об этой повести не знает… кроме вас. Один экземпляр я приношу тебе. Второй лежит в папке с моими документами. Вот и всё.
Виктор Егорович пожал плечами.
«В папке с документами», — мысленно повторил я.
Я прекрасно представлял, где отец хранил эту папку (помнил этот факт ещё по прошлой жизни). Сделал в уме пометку: завтра же туда заглянуть. Потому что мой экземпляр преспокойно лежал на книжной полке — в этом я убедился, вернувшись сегодня из школы. А если и папин…
Мы с папой одновременно почесали носы.
«Два варианта», — подумал я.
И тут же сам себя спросил: «Неужели третьего варианта нет?»
Глава 8
Во вторник тренер вновь поставил меня в пару с Лежиком — и для отработки приёмов, и для спарринга. Ещё в начале тренировки я ощутил в себе перемены — списал их на хорошее настроение. Однако уже при выполнении подсечек я почувствовал, что время отклика Мишиного опорно-двигательного аппарата на сигналы мозга чувствительно сократилось. В конце сентября у меня не было шансов противостоять резким действиям Олега Васильева. Теперь же я уходил от его атак — пусть и не «легко», но часто удачно. В спарринге я и вовсе дважды уложил растерянного Лежика на лопатки (оба раза сработал на четыре балла).