Честное пионерское! Часть 3
Шрифт:
Юрий Фёдорович вдохнул новую порцию дыма.
— Вполне возможно, что даже не обманут, — сказал он. — Поначалу. Все порадуются быстрому закрытию дела. А твоя мама, быть может, сохранит работу и не обзаведётся судимостью. Но это в лучшем случае. Не советовал бы тебе, Михаил, надеяться на такой исход. Потому что сразу после суда твоя мать станет родителем малолетнего убийцы. Её судьба уже ни у кого не вызовет сострадания. А заработать за её счёт галочку в личном деле захотят многие мои коллеги. Почти не сомневаюсь, что ей отмерят «подарков» по полной программе.
Каховский заскрипел ручкой стеклоподъёмника — сплюнул
— Ты тоже не отделаешься только беседами с психологами и психиатрами, — продолжил майор милиции. — В палату с решётками может и не угодишь. Но и в покое тебя не оставят — это я тебе обещаю. Как тебя в школе обзывали раньше?
— Припадочный, — сказал я.
— Это прозвище обретёт новый смысл, когда тебя признают виновным в убийстве, — сказал Юрий Фёдорович. — Родители твоих одноклассников не захотят, чтобы их дети учились вместе с убийцей. И я их прекрасно понимаю: у меня тоже есть дочь — я не хотел бы ежедневно видеть её рядом с уже однажды слетевшим с катушек психом. В школе тебя затравят. И во Дворец спорта дорожка для тебя тоже закроется. В Великозаводске будущего у тебя не будет — будешь мечтать о том, чтобы стоять на входе в Московский кремль и пожимать старикам руки.
Мимо нас через двор проехал автомобиль. На секунду он осветил фарами осунувшееся лицо Каховского, обогнул мусорные контейнеры и замер на углу дома. Его водитель заглушил двигатель.
А я не удержался — зевнул (и тут же на отцовский манер потёр рукой нос).
— Дядя Юра, — сказал я. — Можете не сомневаться: ваши доводы правильно повлияли на мою неокрепшую психику. Я трепещу и рыдаю — в душе. И вижу в вашем лице защитника.
Новый зевок я не прятал от своего собеседника.
— Но… оставим в стороне лирику, — сказал я. — И перейдём к главному. Иначе я сейчас усну прямо у вас в машине. Дядя Юра, признайте: вы ведь примчались ко мне не только для того, чтобы запугивать. А расспросить о моих видениях могли бы и завтра утром. В то, что я убил девчонку, вы не верили — своими оправданиями я не сказал вам ничего нового. Я понял и осознал всю глубину собственного падения. Как выбираться из этой задницы я подумаю завтра, на свежую голову. Так что говорите по делу, Юрий Фёдорович. Что вам от меня нужно?
Глава 2
В разговорах с Юрием Фёдоровичам Каховским я всё реже изображал ребёнка. И не только потому, что мне это надоело. Если первое время я ещё старался «не рвать шаблоны», то вскоре признал свои действия по маскировке под десятилетнего школьника вредными и бесперспективными — при общении с «дядей Юрой». Потому что помнил: к любым уродствам люди быстро привыкали. А вот «на равных» общаться с глупым собеседником получалось не у всех (пусть та «глупость» и объяснялась возрастом). Потому в беседах с майором милиции я если и «тупил», то не нарочно. Как и не специально совершал опрометчивые поступки — те были следствием непривычной обстановки и моей собственной самоуверенности.
Я не однажды наблюдал за тем, как Юрий Фёдорович объяснялся со своей дочерью, пару раз видел, как Каховский разговаривал с Вовчиком. И в том, и в другом случае это было почти стандартное общение «старшего» с «младшим». В словесных перепалках с детьми «дядя Юра» по обыкновению сыпал шуточками (вот только следил за их содержанием), демонстрировал почти
Зоин отец не сразу ответил на мой провокационный вопрос. Около минуты он молча курил (сообщив о желании отлупить меня ремнём), посматривал на меня сквозь клубы табачного дыма (словно перекраивал в уме заранее составленный план нашего разговора). Я поторопил его затяжным зеванием, вдохнул порцию пропитанного дымом воздуха (будто сам затянулся сигаретой), прокашлялся. Полученная от старшего оперуполномоченного Великозаводского УВД информация осела в моей памяти. Но я пока не спешил её анализировать. Потому что дожидался продолжения беседы с майором милиции: полагал, что тот сказал мне не всё, что собирался — чувствовал, что Юрий Фёдорович выдал пока лишь вступительную речь.
— Меня устраивало наше сотрудничество, Михаил, — сказал Каховский. — И я бы хотел, чтобы оно продолжилось.
Он протянул руку, постучал сигаретой по краю пепельницы — сделал это словно для того, чтобы дать себе ещё пару секунд на «подумать». По двору проехали мотоциклисты, нарушили тишину рычанием моторов. Я опять зевнул: намекнул Юрию Фёдоровичу, что бы он не затягивал с «признанием».
— Мы с тобой делали хорошее и нужное дело, — заявил Каховский. — При этом каждый из нас трезво оценивал собственные возможности. И всё было хорошо, пока ты ни полез спасать эту девицу.
— Я уже понял, что сглупил, — сказал я. — И раскаиваюсь в содеянном.
Зоин отец вздохнул, покачал головой.
— М-да, наломал ты дров, зятёк, — сказал он. — Хреново это. Очень хреново. Ремнём тут уже не поможешь.
Я не уловил в его голосе ноток иронии.
— Но я чувствую, — сказал Каховский, — что ты далеко не всё мне рассказал о своих видениях. И что ты ещё не раз поможешь советской милиции и советскому народу.
— В этом можете не сомневаться, дядя Юра, — сказал я.
Скрестил на груди руки.
— Это хорошо, — сказал Юрий Фёдорович.
Он задумчиво посмотрел на светящийся кончик сигареты — тот отразился в его глазах.
Я молча ждал продолжения разговора.
Зоин отец поёрзал в кресле.
— Михаил, — сказал он, — я не хочу, чтобы ты попал в жернова наших репрессивных органов. Понимаешь? Тем более, не желаю, чтобы ты угодил туда по ошибке — по твоей, в первую очередь, ошибке.
— Я тоже этого не хочу, дядя Юра, — заверил я. — И признаю, что накосячил со своим походом к квартире Оксаны Локтевой. Но повторю снова: девчонку я не убивал.
— Верю.
Каховский вновь задымил.
А я всё же сообразил: приоткрыл окно рядом с собой — сразу стало легче дышать.
— Моих следов рядом с убитой не было, — сказал я. — Не утверждаю, что их не найдут: понимаю, что найти можно всё и везде, если задаться такой целью.
— Я рад, что ты это понимаешь.
Каховский вздохнул.
— Дядя Юра, повода… или мотива, как вы говорите, для убийства у меня тоже нет. И кто убил девчонку — я даже не представляю. Но вот другие… интересные истории у меня есть — тут вы не ошиблись.