Честный Эйб
Шрифт:
— Это за Работягу Дика, — приговаривал он. — Это за «Чертополох»… Это за Брук-Фарм… это Вандербильту… это полиции… это негроловам… Браун, Браун!
Сэм приподнялся на руках и выглянул из-за куста. Белые дымки вспыхивали и подскакивали вверх вдоль всей опушки. За группой деревьев видны были люди, скачущие с саблями прямо к лесу. Они кричали: «Смерть аболиционистам!»
— Капитан, — сказал Сэм, — нас атакует кавалерия.
— Вижу, — ответил Браун. — Ребята, отступать в лес! Не задерживаться!
Стрелковая цепь успела вовремя
Но Браун, нахмурившись, смотрел в другую сторону.
— Нас окружает пехота справа, — сказал он.
— Да, они взялись за ум, — подтвердил Сэм, — они подтягивают пушку.
Вдали, на косогоре, громыхнуло орудие. Граната оглушительно лопнула в ветвях орешника. Два дерева свалились с треском.
— Джентльмены, — сказал Браун, — все за мной, дозорные по краям и сзади. Мы отходим к городу.
В этот день был убит один из сыновей Брауна, Фредерик. Капитан был легко ранен.
Миссурийцы подступили было к Осаватоми, но увидели вторую линию обороны и ушли, сделав несколько выстрелов.
Этот вечер Джон Браун провёл в одиночестве. Он отказался выйти к своим сторонникам, которые праздновали победу и называли старика «Осаватоми Брауном». Он допустил к себе только Сэма Грегори и Эла Кимбса.
Капитан сидел за простым, некрашеным столом, на котором лежал портрет его убитого сына.
Браун сидел выпрямившись. Лицо у него было спокойное. Он смотрел не на портрет, а прямо перед собой. Он кивнул Сэму и Элу головой и указал им на стулья. Они остались стоять.
— Я распускаю отряд, — сказал Браун.
Он поднялся во весь рост и положил на стол свою загорелую, узловатую руку.
— Здешние поселенцы не решаются воевать против рабства, — продолжал он, — а губернатор приказал арестовать меня.
— Да, — сказал Сэм, — я слышал, как здешние люди говорят: «Капитан Браун храбрый человек, но так нельзя продолжать. Мы не можем обрабатывать землю с ружьём под мышкой».
Браун как будто и не слушал его.
— Я делал так, — продолжал он, — чтобы ничто не могло помешать мне исполнить мой долг: ни жена, ни дети, ни мирские блага. Великий час приближается. Все, кто хочет действовать, должны быть готовы.
— Вы говорите о походе на Север, капитан Браун?
— Нет, мой дорогой Сэм, я говорю о восстании.
— О восстании против рабства?
— Да, Сэм, и прежде всего о восстании негров.
— Если чёрные восстанут на Юге, будет гражданская война, — сказал Сэм.
— Да, мой друг, будет гражданская война! Я мечтаю о ней!
Браун взял со стола портрет сына и сунул его за пазуху.
— Куда вы пойдёте, Сэм?
— Я пойду искать справедливость, капитан. Американские дороги ждут Сэма Грегори, механика и бродягу.
— Желаю вам счастья, Сэм. Эл Кимбс пойдёт с вами?
— Я пойду с массой Сэмом, капитан, — смущённо проронил Кимбс, — потому что человек не должен быть один. Но, если я понадоблюсь вам, кликните меня, и я буду с вами. Мы оба придём к вам, капитан, вот моё слово.
— Хорошо, — сказал Браун. — Прощайте, механик Грегори.
Он подошёл к Сэму и крепко обнял его.
— Такие, как вы, Сэм, — сказал он, — это лучшее, что есть в Америке. Слава богу, если найдётся хотя бы тысяча таких ребят.
— Найдутся сотни тысяч, капитан, — отвечал Сэм. — Мы ещё будем сражаться вместе.
Браун поднял руку.
— Прощай, Эл, — сказал он. — Я не хочу, чтобы что-нибудь плохое случилось с тобой, и меньше всего могу думать, что ты будешь захвачен в рабство. Да защитит тебя бог, а я всегда готов прийти на помощь любому обездоленному негру.
Эл посмотрел на него снизу вверх, потому что Браун был высокого роста. Волосы и борода у Брауна были белы как снег. Он казался Элу не то пророком, не то древним, сказочным воином.
— Прощайте, капитан Браун, — сказал Эл. — Я никогда не забуду вас. И мой народ никогда вас не забудет.
Дверь тихо закрылась за Грегори и Кимбсом. Браун долго молчал.
— Человек не должен быть один, — прошептал он. — Может быть, в этом я ошибся…
Дело о двух с половиной долларах
Дети Линкольна одолевали Уильяма Хэрндона. Можно сказать, что под солидной вывеской «Линкольн и Хэрндон, адвокаты и юрисконсульты» господствовали два малолетних буяна — Вилли и Тэд.
Вилли Линкольн был на три года старше Тэда. Но «заводилой» был всё-таки Тэд.
Личико Тэда было похоже на чайник с очень коротким носиком. Он сильно картавил и вообще неправильно произносил слова. Сколько ни учили его говорить медленно, он всё-таки в середине фразы начинал спешить, а к концу уже тараторил, как попугай. Разговор его выглядел приблизительно так:
— Доб-ро-е ут-ро, сэр! Ка-ак вы по-жива-ете… и… как… здоровьевашейкошечкикотораявчеранехотелапитьмолочкоизблюдечка?
Входя каждое утро в контору, Хэрндон находил Авраама Линкольна в его любимой позе: он лежал на полу, опираясь головой на опрокинутый стул, и читал книгу. Его длинные ноги занимали половину комнаты.
Авраам Линкольн очень любил читать. По воскресеньям, когда миссис Линкольн отправлялась в церковь, можно было увидеть, как бывший член конгресса, глава республиканской партии Иллинойса, шёл по улице, читая книгу и везя за сбой большую детскую коляску, из которой торчали головы Вилли и Тэда. Тэд однажды вывалился, но папа Линкольн не обратил на это никакого внимания. Тэд сидел на мостовой и плакал, пока его не подобрал проезжавший мимо возчик. Догнав отца, возчик вежливо сказал: