Четверги в парке
Шрифт:
– А вот и Дин, – внезапно объявила Элли.
Джини обернулась, затаив дыхание.
– Дилан… где, дорогая?
– Смотри, вон там, – Элли показала пальцем на толпу, и Джини увидела красивое лицо мальчика, освещенное огнями елки, он разглядывал ее блестящие ветки. А за ним, положив руку на плечо внука, стоял Рэй.
Джини безуспешно старалась взять себя в руки. Они еще не заметили их; можно сбежать, пока есть время. Но Элли тянула ее за руку.
– Пойдем, Джин… к Дилану.
Рэй был потрясен не меньше нее. На мгновение их глаза встретились,
– Привет, Джин – Дилан улыбался ей. – Замечательная елка, правда?
– Да, восхитительная, – проговорила Джини заледеневшими губами.
Элли потянулась ручками к Джини.
– Обними, – сказала она, показывая, что хочет на ручки.
Джини подняла ее и заметила, как Элли застенчиво улыбнулась Рэю.
– Привет, красавица, – сказал Рэй, широко улыбнувшись, и потрепал девочку за руку. – Давно не виделись.
Как только Джини услышала его голос, она тотчас вспомнила минуты их близости, словно и не было стольких месяцев разлуки.
– Холодно-то как, – Рэй затопал ногами и захлопал руками в перчатках, чтобы Элли улыбнулась, а Джини все еще не могла выговорить ни слова. – Дилан, отведи Элли вперед, там лучше видно, – сказал он внуку. Элли подозрительно взглянула на мальчика, сомневаясь, стоит ли покидать свое безопасное убежище на руках бабушки, но вряд ли нашелся бы человек, даже такой маленький, как Элли, который смог устоять перед улыбкой Дилана. С очень серьезным видом он крепко взял девочку за руку, бережно повел ее через толпу и остановился прямо перед викарием – молодым темноволосым и симпатичным человеком – который приковал к себе внимание всей толпы.
Джини и Рэй стояли, одинокие в своем молчании, пока вокруг них пробуждались замерзшие голоса, сперва неровные, но заметно окрепшие уже к концу первого куплета песни «Пока пастухи пасли ночью стада».
Джини не сводила глаз с внучки, но ни на мгновение из ее сознания не выходил человек, стоявший рядом.
– Как ты? – спросил он наконец, не глядя на нее.
– Я… – начала она, – не знаю, что сказать, – закончила она, запинаясь, после долгой паузы.
Она услышала, как Рэй рассмеялся.
– Это был самый простой вопрос.
Она не сдержала улыбки, завидуя его спокойствию, – он говорил так, словно встретил старого друга, даже не подозревая о том, какие муки она испытывала.
– А ты? – спросила она, осмелившись бросить взгляд на его милое, дорогое ее сердцу лицо.
– Ничего интересного, – он пожал плечами, ответив ей взглядом, который, казалось, говорил, что она не вправе задавать ему такие вопросы.
– Я видела тебя недавно. – Она говорила почти наперекор себе именно о том, о чем поклялась никогда не упоминать, если они вдруг встретятся.
Рэй удивился.
– Где?
– На холме… шел дождь.
Он ждал, что она объяснит.
– На Хайгейт-Хилл? Я тебя не видел. Надеялся увидеть, конечно, но… – Он отвернулся, и Джини восприняла это как подтверждение того, что она видела. – Почему ты не подошла? – спросил он слишком поздно.
Элли
– Тебе весело?
Малышка устала, но сказала решительно:
– Да… тот человек поет очень громко, как Рэй, – она захихикала, оглядываясь на викария. – Можно мне еще сосиску, Джин? С кетчупом?
Джини огляделась в поисках еды, но заметила только пустые тарелки.
– Я принесу ей, – предложил Рэй и исчез в толпе, прежде чем Джини успела возразить, он вернулся вскоре с маленькой одноразовой тарелкой с четырьмя сосисками и морем кетчупа.
– Пасибо, – сказала Элли без подсказок, не отрывая глаз от полной тарелки.
Джини держала тарелку, уныло наблюдая, как Элли неспешно макает в кетчуп сосиски, и стремясь как можно скорее избавиться от гнетущего присутствия этого человека, который, совершенно очевидно, уже не любил ее так, как она любила его. Она вдруг с ужасом поняла, что все еще любит его, так же сильно, как в последнюю их встречу. Время не ослабило ее чувства ни на йоту.
Закончилась одна песня и началась другая, голоса, веселые и уверенные, вторили симпатичному священнику. Все было прекрасно, как на картинке, с сияющей елкой, волнующей музыкой, морозным воздухом, разрумянившим щеки, чувствовались тепло и сердечность Рождественского духа.
Все это так не вязалось с прорвавшимся отчаянием Джини, затмившим собой радость собравшихся, словно гигантская темная птица. Неужели она все еще на что-то надеялась, несмотря на ту прекрасную девушку под зонтом?
– Нам пора домой, – сказала она Элли, моля Бога, чтобы малышка не устроила истерику. Но Элли слишком устала, чтобы капризничать, и прижалась к Джини, положив белокурую головку ей на плечо.
– До свидания, – она в последний раз взглянула на Рэя, заметив, что он смотрит на нее, удивленно нахмурившись.
– Нэт сказала, что вы переехали в Дэвон, – выпалил он, когда она уже собралась уйти.
– В Сомерсет. Нет, я не переехала; точнее сначала переехала, а потом мы с Джорджем разошлись. Я живу теперь над магазином.
Рэй не ожидал такого.
– Наверное, было нелегко… Мне очень жаль, – ответил он тихо.
Взволнованная, Джини покачала головой.
– Лучше так.
Элли стала хныкать.
– Нам пора… рада была увидеться. – Она услышала холодную официальность своих слов, но ничего не могла поделать, прижимая к себе Элли, словно щит.
Рэй кивнул.
– Я тоже рад встрече, – ответил он искренне, в отличие от нее.
Песни смолкли, толпа заспешила к воротам, мечтая как можно быстрее добраться до дома и согреться. Джини раскрыла коляску и уложила в нее сонную Элли, укрыв ей коленки своим шарфом. Она почти не чувствовала ног, ледяной ветер больно колол щеки, пока она шла к дому своей дочери. Она поплачет позже, уговаривала она себя, словно откладывала это «удовольствие» на потом, хотя на самом деле едва сдерживала боль. К тому же она вдруг вспомнила, что утром приезжает Джордж.