Четверги в парке
Шрифт:
– Устал как собака, но мне понравилось, – заявил Джордж в такси по дороге на станцию.
– Мне тоже. Я купила одну картину для квартиры.
– Хорошо. В живописи я плохо разбираюсь. Как ты знаешь, я больше увлекаюсь природой, – пробормотал он. – Надо чаще выбираться, старушка, – добавил он, уютно устроившись рядом с ней. Впервые за много месяцев он назвал ее этим ненавистным прозвищем, но сегодня, неизвестно почему, она не обиделась.
– Выпьем? – спросила она, когда они вошли в квартиру, чувствуя себя неловко, словно принимала собственного мужа как гостя.
Позже, когда они лежали вместе в кровати, что
– Ты в порядке?
– Джини? – Джордж повернулся к ней, и внезапно она почувствовала его руку на своей груди, робко, почти извиняясь. – Ты не возражаешь, если мы… понимаешь…
Она пыталась не казаться безразличной, но все ее тело противилось. Этот человек стал для нее почти чужим. Она попыталась успокоиться, убеждая себя, что должна помочь ему. В конце концов, он ее муж; разве не этого она ждала, чтобы все вернулось в нормальное русло? Он придвинулся ближе и стал целовать ее лицо, губы. Он пах старостью, на его губах оставался затхлый вкус вина, и она стиснула зубы, чтобы не оттолкнуть его. Она лежала безжизненная, словно одеревеневшая, стараясь почувствовать хоть что-то, кроме отвращения. Он, казалось, ничего не заметил, все кончилось быстро, еще не успев начаться. Она услышала, как он застонал в темноте, и вздохнула с облегчением.
– Спасибо… как хорошо, – сказал он, задыхаясь. – Извини, что так скромно, прошло столько времени. – Он лег на спину, глубоко вздохнув. – Тебе понравилось?
– Чудесно, – проговорила она наконец безучастно, давясь собственной ложью.
– Думаю, все у нас будет хорошо, Джини.
– Что произошло в поезде, Джордж?
– Не знаю… Я смотрел на сельский пейзаж за окном и думал, как красиво, в каком потрясающем мире мы живем. Словно ко мне вернулось зрение; как будто я вижу все это впервые. Не знаю, как объяснить, я в этом не силен, но… последнее время все было так мрачно… жизнь…
Он задремал. Джордж проснулся, как всегда, в пять тридцать, и только тогда Джини смогла заснуть.
XXI
Осень шла своим чередом, и Джини поняла, что хочет вернуться в то время, когда болезнь Джорджа породила между ними отчужденность. Потому что Джорджу стало лучше, и он начал требовать внимания своей жены: то, что даже год назад она была бы рада принять и что не выходило за рамки обычного общения между супругами. Но Джини больше не хотела заниматься любовью с Джорджем, как и спать с ним в одной постели. Она не хотела бросать магазин (чего он требовал теперь чуть ли не каждый день), не хотела общаться с местными жителями и ездить с ним в садоводческие магазины выбирать декоративные почвопокровные растения и каменные скульптуры. Она понимала, что поступает неблагоразумно – неужели ее жизнь настолько плоха? – и не теряла надежды, что ее чувства изменятся. А пока Джини, стиснув зубы, старалась убедить себя в том, что можно жить и без надежды на то, что она будет с Рэем. Но эта картина – Рэй, обнимающий девушку, – не выходила у нее из головы, мучила ее, словно была вставлена в огромную рамку и повешена на стену.
– Мне приготовить переднюю спальню для ваших гостей? – спросила Салли.
– Думаю, им больше понравится задняя спальня; она больше, – вставил Джордж.
– Но там нет такого вида из окна, – возразила Джини, хотя ей было совершенно безразлично, где будут спать Рита и Билл. Все обязанности были ей в тягость; она проводила день за днем, отрешенно, оживляясь только в среду утром,
– Но комната там намного уютнее. – Он кивнул Салли, словно показывая, что разговор окончен, и та приняла его решение, не советуясь с Джини.
Они приехали очень поздно в пятницу, в проливной дождь.
– Черт возьми, дорогая, вы действительно на краю света поселились, – шепнула Рита подруге, обнимая ее.
Джини приготовила рыбный пирог, но духовка работала медленно, так что было почти десять, когда они сели за стол на кухне, к этому времени было выпито немало «Риохи».
– Конечно, Джини ненавидит это место. – Джордж говорил тихо, почти в шутку, но Джини заметила хорошо скрываемый гнев.
– Я не ненавижу, – возразила она.
– Конечно, ненавидит, – подхватила Рита громко, она была изрядно пьяна. – Все ненавидят. Это ж деревня. – Она захихикала, Билл покачал головой.
– Она ненавидит не деревню, к сожалению. – Джордж щедро посыпал свой кусок пирога перцем, сохраняя мягкий, деловой тон. – А меня. – Он бросил эти слова, словно ожидал услышать: «Ха, ха, Джордж, хорошая шутка». Но они приняли его слова за чистую монету, и повисла мертвая тишина, все были потрясены, несмотря на количество выпитого вина.
– Что ты говоришь? – возмутилась Джини, сердце у нее бешено колотилось. Рита бросила на нее взгляд, Билл нашел что-то интересное на своей тарелке рядом с горошком.
– Я говорю, старушка, что я тебе разонравился. – Он взглянул на нее. – Тебя сложно винить, конечно; я был сам не свой долгое время.
Никто не нарушал тишину, только Джордж невозмутимо ел, словно он только что говорил о погоде.
– Ты пьян, – произнесла Джини.
– Может, и пьян, мисс, но утром я буду трезвее, а вот ты будешь все так же ненавидеть меня, – отрезал он, пародируя известные слова Черчилля. Никто за столом не рассмеялся.
– Не смеши. Конечно, я не ненавижу тебя.
– Хватит, Джордж. Джини права. Это все пьяная болтовня. – Билл всегда был голосом разума.
Джордж обернулся к нему, Билл сидел слева от него.
– Не могу говорить с ней об этом… Слишком тяжело. – Язык у него заплетался.
Джини вздрогнула от отвращения. Он казался таким жалким в тот момент, таким беспомощным.
– Что ж, можем поговорить о сельском рынке, на который мы обязательно поедем завтра, или можем пойти спать, надеясь, что все станет лучше после хорошего сна. – Рита предпочла второй вариант. Она поднялась, замолчав, и стала быстро собирать тарелки со стола.
Джордж остался сидеть во главе стола. Только когда Рита и Билл ушли наверх, он заговорил.
– Прости, что все испортил.
Джини перестала мыть посуду, прислонилась спиной к раковине и сняла желтые резиновые перчатки.
– Ты правда думаешь, что я тебя ненавижу? – спросила она мягко.
Он поднял брови.
– Возможно, «ненависть» – слишком сильное слово, Джини. Но наш брак больше не доставляет тебе никакой радости.
Она промолчала.
– Я прав, не так ли? Ты не хочешь заниматься со мной любовью. Ты цепляешься за магазин, как за спасательный круг. Я заметил, какая ты по средам; ты готова бежать отсюда при любой возможности. Мы почти не разговариваем. У меня сложилось такое впечатление, что ты просто не хочешь жить здесь со мной. – Теперь он говорил четко и понятно.