Четверка
Шрифт:
– Ладно. Сделаю, что смогу, - уступил Лечила. Ему просто не хотелось больше спорить.
Кормили в тот день пришельцев просто на убой. На обед Дарья приготовила густой суп с фрикаделками и щавелем, а на второе подала аж целых два блюда: огромную жареную рыбину с кашей и запеченного с грибами лесного кабанчика, прибитого лично Ведьмедькой.
Иномирцы дружно предпочли мясо, а рыбу почти целиком в одно рыло умял счастливый боярич, честно признавшийся, что давненько так вкусно не едал. Предложенные на десерт фрукты уже ни в кого не влезли.
Ужинать Сашка не стал,
Умом он сельчан понимал - чужаки внесли долгожданное разнообразие в монотонную повседневную жизнь. Но надо же знать меру! Общительный Игорек донес до Сашки две совершенно дикие новые сплетни: о том, что заезжий лекарь Нюшку ссильничал, и теперь собирается ехать к Бонвану, просить дозволения жениться на малолетке, и, напротив, о том, что несчастную повезет к Бонвану отец, чтобы волшебством вернуть ей утраченную невинность. Буйная фантазия сельчан поражала воображение. Кукурузы они переели, что ли?
На следующий день с утра лесничиха привела на лечение сына. Руки у невысокого крепкого паренька были чуть больше, чем в половину нормальных. Из пяти пальцев на правой руке сросшихся было три, на левой - из четырех два.
Выгнав из "кабинета" заботливую мамашу, Сашка приступил к исцелению.
Возиться с парнем он особо не стал. Ведьмедька не нуждался в расспросах и самозабвенно рассказывал об эпической охоте на съеденного вчера кабана. Лечила, не вслушиваясь, кивал. Он убрал заклинанием явственно ощутимое темное пятно в верхней части позвоночника, и занялся руками.
Так же, как вчера с Нюшкой, здесь недостаточно было простого заклинания. Раз за разом, Лечила представлял себе желанные изменения рук, и подкреплял образы целительской аурой. Так же пришлось работать и с пальцами. Это оказалось заметно проще: представить себе медленно крепнущие и разделяющиеся пальцы было почему-то намного проще, чем удлиняющиеся непонятно за счет чего руки.
Результат не слишком впечатлял: пальцы на руках оформились и разделились, но слева их так и осталось всего четыре. Руки парню удалось удлинить едва ли на сантиметров десять - двенадцать.
– Больше материала просто взять неоткуда, иначе кости станут чересчур хрупкими, - объяснил целитель, - а вот мясо еще нарастет.
Однако Ведьмедька остался доволен. Он пошевелил заметно похудевшими руками, несколько раз рвстопырил пальцы, сжал их в кулаки. Потом, чуть помявшись, спросил:
– А ты, это, не можешь меня сделать чуток на лицо покрасивше?
Сашка пожал плечами. Маны у него оставалось вполне достаточно, но он не собирался тратить ее на гламурный глянц для крутых деревенских мачо. Нет уж - теперь наведение красоты только в порядке очереди и за большие деньги. Поглядев на обыкновенную, не слишком смазливую, но и отнюдь не уродливую физиономию парня, и вспомнив ходившие по селу слухи, Сашка ехидно спросил:
– А может, тебя тоже еще и поцеловать?
Парнишка, явно не понявший иронии, ненадолго задумался, потом отрицательно помотал головой:
– Да я, пожалуй, и так похожу.
Он выскочил из комнаты, за стеной послышались ахи и охи Дарьи и счастливой матери, а Сашка с облегчением закрыл за ним дверь, даже не предупредив о том, что процесс только запущен, и руки могут еще подрасти. Он не сомневался в том, что уже вечером по селу пойдут слухи о том, как заезжий лекарь приставал к Ведьмедьке с непристойными предложениями.
После обеда незнакомая стройная шатенка, моложавая и миловидная, втолкнула в комнату лекаря огромного, почти двухметрового детину. Сложно было поверить, что это сын и мать.
Михайла, последний пациент, на первый взгляд казался полнейшим слюнявым кретином. Взгляд переростка был совершенно бессмысленным, речь представляла собой неопознаваемые обрывки слов.
Однако все оказалось не так просто. По словам женщины, в юности она попала в плен к пустынному метаморфу. Сбежала она уже беременной, вытравливать плод было поздно. Ребенок оказался двуипостасным, перевертышем. Обращался он в медведя, и зверем был хитрым, разумным и вполне ручным: понимал и выполнял команды, охотился для семьи, не трогал своих. Но стоило ему превратиться в человека, как он терял даже звериный разум.
– Я его исцелю, - уверенно сказал Лечила недоверчиво вскинувшейся женщине, - в каком-то смысле. То есть, соображать он начнет. Но вот все то, что могло ему дать человеческое воспитание, я возместить не смогу. Он больше не будет, ну... таким, как есть, но его - сколько ему, двадцать лет уже есть? больше?
– так вот, его придется учить и воспитывать, как младенца, - учить говорить, вести себя правильно, по-человечески есть...
– Не беда, - в глазах женщины вспыхнула надежда.
– Дай ему человеческий разум, а потом звериная ипостась ему поможет созреть - для метаморфов это обычное дело.
Сашка даже не стал выставлять ее за порог. Мать усадила больного на табуретку, - иначе лекарю было не дотянуться до головы гиганта. Сашка привычно ощутил в голове пациента две темные точки, возложил на них руки и, активировав ауру, негромко сказал: "Исцелись!".
Откат, как обычно, заставил его опуститься на лежанку, и он не сразу заметил, что женщина смотрит не на сына, а восторженно следит за ним, Лечилой.
– Ты словно светишься весь, - с восхищением сказала она.
– Давно я не видела настоящей магии жизни.
Она продолжала бы и дальше смотреть на Сашку жадным взглядом, но тут завозившийся на табуретке гигант вдруг отчетливо сказал: "Мама!"
На этот раз, не дослушав очередные охи и вздохи, Сашка первым выскочил из комнаты и рванул на сеновал. Еще немного, подумал он, и сплетня о том, как к нему приставала мамаша пациента, могла оказаться правдой.
Еду ему до конца дня приносили друзья, и спустился он вниз только тогда, когда Дарья притащила ему родную, постиранную и заштопанную одежду, потому что к дому уже подъехал на самоходке Ждан, чтобы отвезти мальчишек в Липень.