Четверо из России
Шрифт:
Действительно, все здесь походило на Южную Америку, хотя у меня были самые отдаленные представления о ней. Солнце жгло не по-осеннему жарко. Высокие камыши и тростники, стеной окружавшие берега, застыли в неподвижности. Однако там все время слышалась жизнь: то утка крякнет, то еще какая-то птица, то вдруг змея прочертит по блестящей тихой воде едва заметный след.
Вдоль берегов тянулись зеленые пятна кувшинок, и Белка уже ловила в воде белые лилии и бросала их в лодку. Левка вскинул на нее плутоватые глаза:
– Хоронить
– Ты что это, Левка? – шлепнула Белка парня по руке. – Тебя, можно сказать, жениться везут, а ты про похороны.
– Мы сначала тебя замуж выдадим. За какого-нибудь Молокоеда…
Я с интересом посмотрел на Левку. Он ожил. Сидел на носу лодки и, весело блестя черными очами, смотрел на проплывающие мимо пейзажи. Каждая мелочь вызывала у него неподдельный восторг. Он восхищался и речкой, которая не текла, а застыла, как зеркало, и утками, выпархивающими почти из-за каждого поворота, и даже лягушками, таращившими на нас большие выпуклые глаза.
– Рыбак! – вдруг воскликнул Левка, кивая на лодку, приткнувшуюся к камышу.
В лодке сидел старый немец в истрепанном картузе, а перед ним лежали четыре удочки, красные поплавки от которых стояли в воде.
– Вы зачем лодку Штрауса взяли? – громко спросил немец.
Что еще за Штраус? И как этот рыбак узнал лодку? Но я быстро, не дав ему что-либо заподозрить, нашелся:
– Господин Штраус дал ее нам…
– А почему?
Я взглянул на Белку, на Левку в венках из лилий и ответил:
– Мы решили лилий нарвать…
– Да, лилии здесь чудесные, – отмяк старик. – А вы кто будете?
Я перестал грести, чтобы старик не подумал о том, что мы беглецы:
– Мы его родственники.
– Вот как! – улыбнулся беззубой улыбкой старик. – Это что же – вы его сестры Герты дети?
– Да, да, – крикнул я и, видя, что у старика клюнуло и он схватился за удилище, снова начал грести.
Я быстро свернул вправо, где, как мне казалось, был приток Варты. Лавируя между кочками и камышами, мы стали продираться к чистой воде. Вдруг весло зацепилось за кочку, и лодка сильно накренилась.
– Тише! – вырвалось у Димки, который сидел на корме ни жив, ни мертв. – Так, пожалуй, еще опрокинешься, – уже спокойно добавил он.
Черт знает, что за река! Без берегов, без течения. И направо, и налево – везде видны только тростники, а между ними на том же уровне стоит вода, неподвижная, как лужа. И плыть по ней – мука. Весла все время цепляются за траву, так что гребешь, гребешь, а продвинуться удается на шаг…
Я угодил, наконец, в такую кашу, что, как ни греб, лодка стояла на месте. Отер рукавом пот с лица, растерянно проговорил:
– Приехали…
Сколько хватало глаз, везде река была затянута элодеей, этой водяной чумой, которая, попав в воду, растет до тех пор, пока не
После короткого совещания мы повернули обратно. Когда выплыли вновь в Обру, я упарился до такой степени, что не мог грести. Спина болела, на руках вздувались и лопались волдыри. Кровавые мозоли на обеих ладонях были мучительны.
– Погребешь немного, Димка?
Я пересел на корму, Димка взялся за весла. Лодка пошла быстрее, и к полудню мы выбрались к тому месту, где Обра сливается с притоком Варты. Я круто повернул веслом, и лодка устремилась на восток.
Вокруг так же, как на Обре, возвышались плотные стены тростника. Солнце уже склонялось к западу, и с левой стороны под ними была глубокая тень. В воздухе появилась масса комаров, которые просто посходили с ума. Они жалили нас не только в руки и лица, но умудрялись впиваться жалами сквозь рубашки. Противный звон все время слышался над нами, и когда я поднял глаза вверх, то увидел словно пляшущую и звенящую тонкую паутину.
Вдруг послышался стук мотора. Из-за камышей вынырнула мчавшаяся за нами моторная лодка. Димка испугался и стал грести сильнее, но я его остановил:
– Не греби быстро. Все равно от них никуда не уйдешь, а подозрение вызовешь. Подъезжай вот к этим тростникам.
Мы подчалили, и я, взяв в горсть тростник, положил его под себя. Не торопясь, собрал удочку и забросил.
– Ну, как, клюет у вас? – крикнул из моторки, поравнявшись с нами, молодчик в военной форме.
– А мы еще не ловили, только пробуем, – ответил я.
Военный что-то проговорил другому, сидевшему у руля, и оба громко захохотали. Весельчаки проехали, и у нас отлегло от сердца – пронесло!
Вдруг поплавок потянуло вниз, я схватил удилище и почувствовал, что клюнула большая рыба.
– Клюет!
У Левки вспыхнули глаза. Схватившись за борта, он даже приподнялся.
– Поводи, поводи ее, Молокоед! – шептал Левка. – А то оборвется.
Я вытащил красивого, темно-зеленого, с красными глазами, линя. Лежа в лодке, он громко колотил хвостом о дно.
– Забрось еще! – умолял Левка, когда я свертывал удочку.
Удивительный все-таки парень, этот Федор Большое Ухо! Как будто мы приехали сюда и в самом деле ловить рыбу.
Мной владела единственная мысль: лишь бы нас не поймали. Я придумывал десятки историй, которые можно сообщить в случае, если нас схватят. Но не лучше ли выдавать себя за удильщиков? Линь, которого мы поймали, может сослужить хорошую службу: он будет лишним доказательством того, что мы действительно едем рыбачить…
– Белка, ты умеешь править?
– Нет. А что?
– Иди сюда. Я тебя научу, – предложил я, так как видел, что Димка уже выдыхается.
Белка села рядом. Через каких-нибудь десяток минут она уже могла орудовать веслом и править лодкой.