Четверо сыновей доктора Марча
Шрифт:
В прежние времена люди из ку-клус-клана сжигали черных. На огромных кострах. Не хотел бы я быть черным. Из-за вашего цвета кожи или происхождения люди запрещают вам делать некоторые вещи. Папа говорит, что в нашей стране все равны, но это неправда. К сиротам, например, относятся с пренебрежением. И к инвалидам тоже — они вызывают насмешки. Они как бы недочеловеки, и все их презирают.
А меня все любят. Я делаю для этого все возможное. Поэтому меня все и любят. Кроме Дженни.
Ты очень хочешь, чтобы все тебя любили, да? Но как же можно тебя любить,
Сейчас перепишу это и отнесу наверх. Положу рядом с его дневником. Так, подумаем немного. Если я сделаю это, то тем самым скажу: «Хорошо, я играю». Но я не хочу играть.
Однако, может быть, это смогло бы что-то изменить. Поговорить с ним. Убедить его. Объяснить ему. Зацепить, в конце концов.
Забастовка кончилась. Я могу уехать, когда захочу. Нужно просчитать мои шансы. Если он меня выдаст, успею ли я удрать?
Решено, я попытаюсь. Я уеду. Оставлю Шерон письмо, в котором расскажу обо всем. Пусть она тоже убирается отсюда. Его дневник я возьму с собой. Это его напугает, я знаю. Заберу дневник завтра утром, когда они все уберутся из дома.
Сегодня вечером соберу чемодан.
Шерон,
вы, без сомнения, решите, что я сумасшедшая, но это не так. В этом доме есть человек, который болен и очень опасен. Я знаю, что он убил многих людей, в том числе и малышку Карен, нашу соседку, — он зарубил ее топором.
Я не знаю, кто он. Я знаю только, что он безумен, потому что нашла его дневник. Я не могу вам его оставить, мне нужно забрать его с собой. Но прошу вас, поверьте мне и уезжайте отсюда, потому что этот человек хочет убить и вас. Он написал об этом в дневнике. Не думайте, что это шутка, умоляю вас. Уезжайте и ждите, когда я сообщу в полицию.
Я не смогу сделать этого до тех пор, пока не буду в безопасности. Но, повторяю еще раз, вам необходимо уехать, иначе вы тоже погибнете. Человек, который собирается вас убить, — это тот, кто хотел бросить вас в паровой котел, когда вы оба были детьми. Это все, что мне о нем известно.
Остаюсь вашим другом и надеюсь, что вы поверите мне, хотя все это может показаться бредом сумасшедшего.
Это письмо я оставлю Шерон. А теперь начну собираться.
Шерон должна умереть, и ничто этому не помешает.
Ты поняла?
Он снова сделал запись в дневнике — должно быть, прошлой ночью. Это ужасно. Можно подумать, он прочел мои мысли. Однако я уверена, что он не мог прочитать мой дневник, который я все время ношу с собой.
Все уехали, кроме Старухи. Она в гостиной, слушает по радио религиозную передачу. Шерон еще спит, она уезжает на занятия только в 9 утра. Моя сумка собрана. Сейчас 7.30. Прощай, грязный притон!
Прощай, кошмар!
Я доеду автостопом до города, а потом — куда глаза глядят! Сяду на первый же автобус — и чао! Само это слово уже пахнет солнцем. Я уезжаю. Бутылку джина оставляю
Письмо я положила Шерон в карман пальто — значит, она прочтет его по дороге в лицей. А я распахну дверь — и привет! Исчезну. Они прочтут об этом в газетах. Но как бы мне не опоздать. Итак, прощайте!
Ну вот. Снег превратился в дождь. Противный серый дождь, который льет как из ведра. А я — я снова вернулась в свою тюремную камеру.
Я уже сидела в автобусе, который должен был отправиться на юг. У меня в руках был билет. Шофер залез в кабину и начал заводить мотор. Было 11 утра. До этого я ждала на вокзале, забившись в угол. Я замерзла, и мне было страшно. Я боялась полицейских, своих хозяев, всех. Меня бросало то в жар, то в холод.
Итак, я уже сидела в автобусе, с сумкой на коленях, и вдруг, взглянув в окно, увидела миссис Блинт с большой продуктовой сумкой и в желтой лыжной шапочке. Я сразу же узнала ее шапочку. Рядом с ней стояла Шерон, и они о чем-то разговаривали. Шерон держала руки в карманах куртки. Я какое-то время смотрела на них, и вдруг до меня дошло, что Шерон в куртке! Не в своем голубом пальто, а в зеленой непромокаемой куртке с капюшоном, принадлежащей Кларку, которая висела рядом с ее пальто (ее я тоже видела сегодня утром) и, конечно, была теплее.
И тут я поняла, что раз она не надела пальто, значит, не прочитала и моего письма. Они с миссис Блинт направились к автомобилю, припаркованному чуть дальше и уже засыпанному снегом, который шел не переставая.
И я, изобретательная Дженни, со всеми своими блестящими идеями, не знала, что делать.
Шофер крикнул: «Отправляемся!» Я подумала: наверняка Шерон найдет мое письмо, вернувшись домой; мне не нужно больше об этом беспокоиться. Да, но если этот маньяк его украдет, никто ничего не узнает. Никто ничего не узнает, и моя нерешительность обернется роскошным гробом из мореного дуба.
Представьте себя на моем месте. Я закричала: «Минуточку!» — вскочила и выбежала из автобуса. «Эй, так вы едете или как?» — рявкнул шофер. «Нет, я остаюсь!» — эти слова, помимо моей воли, сами слетели с языка. Я обошла автобус кругом и увидела Шерон и миссис Блинт, идущих впереди меня. Я встряхнула головой. Мне нужно было их догнать и сказать Шерон: «Я должна с вами поговорить!» Этого было бы достаточно.
Я побежала за ними, разбрызгивая грязь, и тут увидела машину мальчишек, припаркованную у тротуара, и Шерон, которая, смеясь, залезала внутрь. Они уехали. Я крикнула: «Миссис Блинт!» Но та меня не слышала.
Тогда я закричала громче, и миссис Блинт обернулась. Я подошла к ней. «А, это вы, Дженни, здравствуйте». У нее, как всегда, были печальные глаза. «Здравствуйте, миссис Блинт, я ездила за покупками к Рождеству, не могли бы вы подвезти меня домой?» — «Да, конечно». Мы сели в ее машину. Там было жарко и пахло мокрой собачьей шерстью. Я сказала: «Она хорошенькая, эта Шерон». — «Да, она напоминает мне мою бедную Карен». Вот так. Всю оставшуюся дорогу я держала рот на замке. Потом вышла и поблагодарила миссис Блинт. В саду ребята играли в снежки. Я вошла в дом. Старуха тут же набросилась на меня: «Дженни, где вас носит, в самом деле? Дети уже вернулись!» Я сняла пальто и потащила сумку к себе в комнату.