Четверо сыновей доктора Марча
Шрифт:
Сегодня утром мама сказала, что к нам в гости на месяц приедет Шерон. Она брюнетка с черными глазами. Как-то раз мы ездили к ней на каникулы. Я играл с ней в прятки в подвале, и мне захотелось толкнуть ее в паровой котел. Но она оказалась сильнее и колотила меня головой об пол до тех пор, пока не пошла кровь.
Мы ничего никому не сказали — ни я, ни она. Предупреждаю тебя, дорогой шпиончик: бесполезно расспрашивать мою мать или братьев, потому что я тебя перехитрю, и они ничего об этом не узнают…
Единственного человека, который мог бы просветить
Во всяком случае, это хорошая новость. Теперь-то я сведу счеты с этой грязной маленькой недотрогой!
Кстати, Дженни, а что ты сделала с деньгами и цацками? Спрятала? Удачного дня!
Ну и везет же мне — забастовка на транспорте! Я пошла наверх убирать комнаты, и мне попалась газета, в которой говорилось о забастовке. Я позвонила на автовокзал, и мне ответили, что не могут сказать ничего определенного, что весь транспорт стоит, к тому же вчера были стычки с полицией, и теперь все дороги заблокированы. Я смотрю на свой чемодан и не знаю, что делать. Мальчишки уехали на своей машине, все четверо. Доктор поехал кататься на велосипеде. Он говорит, что нужно поддерживать форму. Наверняка та бабенка считает, что ее ангелочек слегка обрюзг… Раз уж мне никуда отсюда не деться, пойду хотя бы посмотрю, есть ли продолжение у моего занимательного чтива. Старуха внизу, занимается цветами.
Схожу в ее комнату и вернусь.
Час от часу не легче! Черт возьми, это же немыслимо! «Спрятала цацки!» Ну да, спрятала — в широкий карман мистера Бобби! «Встретимся завтра в 12.30 в „Шератоне“. Побрякушки я захвачу с собой, так надежнее». Да уж. Я проторчала в «Шератоне» до четырех часов! А Бобби уже давно свалил куда подальше. Рассказывайте мне после этого о любви! Когда я собралась уходить, меня задержал портье, приняв за шлюху. Сплошное невезенье!
Начал идти снег. Грязно-серый снег, который все укроет и заглушит звуки — но, может быть, по крайней мере, помешает девчонкам шляться по ночам.
Плохое время для убийц.
Я раздумывала над последней записью в дневнике этого маньяка. На сей раз Дженни, как примерная девочка, не была пьяна и спокойно все обдумала. И вот что я себе сказала: вряд ли я осмелюсь навестить по отдельности каждого из братцев и прошептать им на ухо: «Это ты, дорогой, хотел бросить Шерон в паровой котел?» — поскольку я рискую быть искромсанной на куски и разбросанной по всему коридору. Но зато я наверняка смогу поговорить об этом с самой Шерон. Кто был тот умерший человек, который дал бы мне нужные сведения? Свидетель? Да, скорее всего. Боюсь, у меня есть все шансы разделить его судьбу.
В брошюрке написано, что сумасшедшие очень любят говорить о себе. Часто таким образом вычисляют убийц. Нужно вызвать их на откровенность. Анонимность их угнетает, они жаждут славы. Возможно, я смогла бы сыграть на этом. Нужно поразмыслить. Кажется, это слово встречается у меня чаще всего.
«Толстушка». Вот еще! Я им
Забавно, но с тех пор как я узнала, что не могу уехать, я чувствую себя смирившейся. Я не верю в судьбу, но, может быть, разоблачить убийцу — в этом мое предназначение? И что потом? Убить его? Я не смогу этого сделать. Но, возможно, придется… Сейчас возьму сигарету и спущусь вниз за спичками.
Итак, толстуха Дженни все еще здесь. Должно быть, она нас очень любит. Я подумал было, что у нее хватит ума убраться отсюда, но нет. Она осталась. Может, побоялась, что полицейские схватят ее за задницу? А учитывая размеры ее задницы, они уж точно не промахнутся. Но как же она не подумала, что с таким же успехом они могут явиться за ней сюда? Очень даже легко. В конце концов, кто здесь станет ее защищать? Им достаточно увидеть газетную вырезку… Но кто до этого додумается? Здесь ведь живут только приличные мальчики. И одна гадкая Дженни.
Ладно, оставим это, дневничок. Сейчас идет снег. Красивый снег, белый, как борода Санта-Клауса… Я так люблю подарки. Я счастлив, заполучив Шерон в качестве подарка на Рождество.
Сегодня у меня закружилась голова. Впервые. Я лежал в постели и думал обо всем таком — о Карен и о девушке из Демберри, а потом поднялся, чтобы взять пуловер, и тут почувствовал головокружение. Все вокруг поплыло. Я ухватился за кровать, и оно прекратилось. Но мне это не понравилось. У такого человека, как я — сильного, уверенного в себе, как-никак профессионала — не должно быть всяких девчоночьих хворей.
Теперь шпион может быть доволен — он узнает обо всех наших недомоганиях. Видишь, шпиончик, я о тебе забочусь. Но поскольку я знаю, что ты не можешь ничего со мной сделать, что никто не может ничего со мной сделать, то зачем мне от тебя что-то скрывать?..
Я люблю тебя, шпиончик, я так тебя люблю — тебя, каждый день лихорадочно читающего мой дневник, спрятавшись здесь, в маминой комнате, уткнувшись носом в ее юбки… Мерзкий шпион, ты читаешь быстро, еще быстрее, а тем временем — вот сейчас, сейчас, пока ты склоняешь голову — я поднимаюсь по лестнице… И не с пустыми руками, ты это знаешь… Я останавливаюсь за дверью, ты оборачиваешься так резко, что голова у тебя едва не слетает с плеч… Теперь ты не осмелишься читать дальше… Убирайся! Убирайся вон!
Я убью тебя. Я так решил. Когда мне надоест играть с тобой, я тебя убью. Я найду что-нибудь, способное сделать тебе больно — действительно очень больно. За то, что ты осмелился противостоять мне. Нужно быть сумасшедшим, чтобы противостоять мне.
А пока я буду сообщать тебе некоторые свои приметы. Славные лакомые приманки, которыми ты сможешь вволю насладиться у себя в комнате. Кстати, заперта ли она на ключ, твоя комната? Ха-ха-ха! Ты слышишь мой бумажный смех? Итак, очень важная примета: я единственный из всех, кто любит репу. Пока!