Четверо за спиной
Шрифт:
– Да ты что? Это после того, как ты сегодня зажигала? – весело смеется волхв, – знаешь сколько раз они спели твою песню, когда ты ушла? Глотки сорвали начисто. Слышал, что меж собой решили тебя за мужскую одёжу не судить, «ибо ей, воительнице, оно для дела надобно». Так что – поздравляю, ты теперь местная звезда.
– Боже… вот вляпалась. Может мне в подполье уйти? В какой-нибудь местный монастырь? – ухмыляюсь я. – Но как я своих мальчишек брошу?
– В подполье не получится, монастырей тут нет. Капища есть, но тебе там делать нечего. А благодарный за предстоящий пир женский коллектив тебя и там найдет.
– Язык мой – враг мой…
– Да ладно тебе, расслабься, – он дружески хлопает меня по плечу, – образуется все. Слава – вещь недолговечная. Но я готов помочь тебе, чем смогу. Если станет совсем невмоготу – переедешь ко мне. У меня дом в лесу, укрою тебя там.
– В шаговой доступности от работы и метро? – улыбаюсь я.
– Ох, и язва ты, Яра. Никакого уважения к служителю культа.
– А ты? Это тебя мой мир испортил или ты уже был несносный?
– Не нравлюсь?
– А должен?
– Хотелось бы.
– Тебе поклонниц мало? Вон, даже моя Смешка тебя глазами ест.
– Да ну! Пустое это…
– Все вы мужчины – одинаковы. Не цените то, что легко дается.
– А вы? – весело парирует Драгомир. Мне нравится с ним пикироваться, нравится легкость общения и то, что мне не надо следить словами. Он понимает мой сленг и сам прекрасно им оперирует. При этом за его легкостью я чувствую железный стержень, что-то сильное, что он держит в узде и прекрасно контролирует, – смотрю тебе уже сундук принесли? – кивает в угол.
– Какой?
– Да я на местном торге прикупил тебе кое-что. Рубах там, кафтанов. Лишними не будут.
– Это еще зачем?
– Может порадовать тебя хотел? И разнообразить гардероб. Ты ж сама не попросишь.
– Не попрошу. У меня есть вещи.
– Вот и я о том. Здесь, Яра, феминизм и гендерное равенство не носят. А помощь надо уметь принимать. Особенно когда от чистого сердца.
– Спасибо, но не стоило, – говорю, а у самой на душе потеплело от его заботы.
– Яра! Стоило. Хочешь ты или нет, но я твой друг. И чувствую вину, за то, что вырвал тебя из твоего мира сюда, в дремучее средневековье, – на меня пронзительно смотрят серые глаза.
– Так ты же не виноват. Это же кольцо?
– Кольцо. Но мне все равно совестно. Понимаю, как тебе тяжело, сам через такое проходил. Хочу тебя хоть каким-то комфортом обеспечить.
– Про обеспечить: мне нужно кое-какие наброски делать. Для тренировок. Нужны будут писчие принадлежности.
– Бумага и перья? Хорошо, я скажу.
– Перья?
– А ты на что рассчитывала? На гелевые ручки с тремя цветами?
– Нет, но… Драгомир, а ты чем занимался в моем мире?
– Да много чем… сложнее было не удивляться вашему техническому прогрессу. Я ж был как дебил: не знал даже как бутылка с водой открывается, – ухмыляется волхв.
– Сложно было…
– Сложно было в психушку не попасть. Да в общем, ерунда все это. И кстати, в довесок к сундуку идет вот это, – он кладет на стол увесистый мешочек, – местная валюта. На карманные расходы и сувениры. И не выступай, пригодится. Давай лучше поедем завтра на пикник?
– Куда?! – теряюсь от скачков его мысли.
– Тут неподалеку роща есть с горячими ключами. Можем искупаться.
– Откуда ты знаешь, что у меня купальник есть? Смешка вложила?
– Не знал, предположил просто. Майские на носу были. А служанка твоя вряд ли догадается для чего набор тряпочек-веревочек.
– То есть если бы у меня не было купальника…
– Ой, Яра, не начинай! Здесь к голым телесам спокойно относятся. Хоть и купаются девки в рубахах. Давай завтра после второй тренировки заберу тебя и поедем.
– У самого-то плавки имеются?
– А вот не скажу! Мучайся до завтра, – волхв легонько щелкает меня по носу и пружинисто поднявшись, выходит из горницы.
Я сижу за столом еще некоторое время. Отчего-то идея Драгомира с пикником взбудоражила настолько, что усталость и сон словно рукой сняло. Возвращаюсь в спальню. Смешка, поджав ноги, сидит на сундуке, обняв руками коленки и с обидой смотрит на меня. Наверняка слышала наш с волхвом разговор. Эх, первая влюбленность… Присаживаюсь рядом.
– Смеша, солнышко, мне твой Драгомир даром не нужен. Друг он и не более.
– Да я же… Он такой красивый… и не смотрит на меня совсем! А я ради него в огонь и в воду, – шмыгает девочка.
– Ты еще юная, поэтому он и не смотрит.
– А я вырасту!
– Обязательно вырастешь. И красавицей. Тогда у него глаза и откроются. Мужики, они же какие: начинают ценить, когда теряют. Начнешь обдавать его холодом и равнодушием, тут-то он и зашевелится.
– Правда?
– А то! Поверь мне. Устанешь от него отмахиваться.
– Тогда ладно, – утирает мокрые глаза Смеяна, – ты, госпожа, почивать изволишь?
– Что-то не хочется пока. Схожу-ка я позанимаюсь еще немного. Видала какой меч мне князь подарил?
– Красивый очень. И волк там лютый на ручке.
– Это навершие. А я и не рассмотрела еще толком, – встаю с сундука и беру в руки оружие. Все же есть в нем что-то сакральное, идущее из глубины. От чего нервы начинают тихонько звенеть в предвкушении. И ножны, и клинок богато украшены серебром. На навершии действительно скалится голова волка. Перекрестье, красиво изогнуто вниз к клинку, но короткое, пальцев не защитит. Для местных технологий в целом очень и очень недурственно. Надеваю толстовку, ибо вечерами здесь свежо, всовываю ноги в кроссы и киваю девочке, что дойду сама.
Почти не заплутав, выхожу во двор. На столбах висят факелы, но в целом темновато. Глаза постепенно привыкают к полумраку, начинаю видеть практически весь двор. Хоть и безлюдно, отхожу подальше, чтобы не наткнуться на разгулявшихся княжьих гостей. Хочется побыть одной, слишком тяжело оказывается контролировать каждое слово, слишком много пристального внимания вокруг. Или это просто у нервной системы откат от перенапряжения. За короткий период времени случилось сразу столько всего…
Легче всего сбросить откат физическим выплеском. Разогреваю как следует мышцы, встаю в стойку. Плавно перетекаю из одной в другую. Здешние мечи не дадут той зрелищности и красоты фехтовального поединка, но будучи наедине я не могу удержаться. Повышаю темп, вхожу в азарт, ускоряюсь, перехожу на фланкировку, чтобы максимально ускориться. Тело поет от напряжения и восторга.