Четвертая Беты
Шрифт:
— Дело не в карне, а в Ласоте. Может, тебе неизвестно, что Ласот — однокашник Изия? Потому и вечно чем-то руководит. Теперь этот недоучка вообразил, будто что-то смыслит в сельском хозяйстве, и переворачивает в нем все вверх дном.
— Уже перевернул, — заметил Маран. — Ладно, Ила, это не в моей компетенции. Скажи мне лучше, у тебя сохранился список, по которому ты раздавал дополнительное зерно? Не торопись качать головой, сначала обдумай ситуацию.
— Мне нечего обдумывать, — упрямо сказал Ила Лес, — списков нет.
—
— Будь проклят этот стукач! — хрипло выдавил из себя Ила.
— Ты лучше прокляни своих стукачей. Этот что — он на работе. А твои…
— Что ты имеешь в виду?
— А откуда он, по-твоему, узнал? Твои же крестьяне ему и сообщили. Может, даже из числа облагодетельствованных. Ты подумай над этим, Ила. Над этим стоит подумать.
— Мои крестьяне… Зерно получили все. Все! Правда, по-разному. По работе. По справедливости.
— То-то и оно. Справедливостью не наешься. Так есть список или нет?
— Есть.
Ила Лес достал из нагрудного кармана толстую пачку исписанных мелким почерком листков, молча протянул их Марану и отвернулся к окну.
Маран жестом заправского картежника развернул пачку веером, выудил один из листков, отдал его Миту и снова уселся.
— Подождем.
— Слушай, Ила, — вдруг сказал Глава Лиги, — а ведь они не отдадут зерно без драки.
— Без драки не отдадут, — согласился Ила.
— Но тогда ты погиб.
— Я давно погиб, Ган.
— Но раз так… — Ган замолчал, словно что-то взвешивая, затем неожиданно шагнул к Марану, сидевшему у стола с отсутствующим видом.
— Я знал об этом, — сказал он отрывисто.
— О чем? — рассеянно спросил Маран.
— О зерне. Ила советовался со мной. Я поддержал его. Арестуй и меня.
— У меня нет ордера на твой арест, — лениво процедил сквозь зубы Маран.
— Ничего, выпишешь его задним числом.
— И чего ты лезешь, зачем тебе это нужно? — сказал Маран неодобрительно.
— И верно, Ган, зачем и тебе пропадать? — вмешался Ила. — Нас и так мало осталось.
— Вот поэтому и нас мало осталось. Потому что каждый раз, когда одного из нас забирали, бесчестили, уничтожали, остальные говорили: зачем и мне пропадать?
В этот миг за окном раздались крики, и грохнул выстрел. Маран сорвался с места, как ошпаренный.
— Эй вы, — закричал он, выскочив на крыльцо, — не стрелять! Не сметь стрелять, я вам говорю!
Выстрелов больше не было, но из-за угла доносились шум голосов, ругань, какие-то причитания. Не колеблясь ни секунды, Маран сбежал с крыльца и решительно направился в ту сторону. Дан последовал за ним.
В большой толпе у сараев не было видно ни одного зеленого комбинезона, но Марана это не остановило, не замедляя шага, он вошел в толпу, и та расступилась перед ним.
На пыльной, плотно утоптанной земле лицом вниз, широко раскинув руки и ноги, неподвижно лежал человек в зеленой форме. Маран наклонился и перевернул труп… вне всякого сомнения это был труп… на спину. Начальник Охраны Вагры. Маран выпрямился и коротко спросил:
— Кто?
Его поняли, но никто не ответил. Оглянувшись, Дан увидел, что толпа снова сомкнулась, окружив их стеной, в которой не было видно ни одного просвета, и стена эта постепенно придвигалась все ближе. Никогда еще Дан не чувствовал себя рядом со смертью — она была здесь, в этих угрюмых, грубоватых лицах. Сражаться, дорого продать свою жизнь? Но… на чьей он стороне? На чьей я стороне, подумал он со страхом, куда меня занесло? Он посмотрел на совершенно спокойное лицо Марана… Неужели я буду его защищать?.. А что еще я могу сделать? Предать?.. Какое это предательство, ведь правда не на его стороне… и все-таки это предательство. Он вспомнил рассказ Поэта и его презрительную реплику: я не люблю предателей ни в своем стане, ни в чужом… оказывается, и я не люблю предателей — ни в своем стане, ни в чужом… а в своем ли я стане?.. Даже если я по ошибке угодил в чужой, сейчас я не могу уйти из него. Дан придвинулся к Марану, стал рядом с ним. И тут кольцо распалось.
— Я слышал, что тебя называют бесстрашным, — сказал Ила Лес, подходя к Марану, — думал, преувеличивают. Оказывается, нет.
— Спасибо, что выручил. — Маран был невозмутим. — Разберись с этим. — Он ткнул пальцем в тело Начальника Охраны.
Ила Лес отшатнулся.
— Пойдем, Дан.
Маран, не оглядываясь, зашагал в сторону дома Илы. Дойдя до крыльца, он вдруг остановился и повернулся к Дану.
— Спасибо.
— За что? — удивился Дан.
— За то, что стал рядом. Думаешь, я не заметил твоих колебаний? Я, брат, все замечаю.
Дан смутился.
— Я не колебался… то есть колебался, ты прав, но не потому что… я колебался… словом, ты неправ.
— То я прав, то я неправ… — Маран улыбнулся, — ну-ну, не обижайся, я понимаю, что ты имеешь в виду. Но почему я не прав?
— Трудно объяснить. Вы забираете у крестьян весь урожай, который они выращивают…
— Не весь.
— Почти весь — оставляете им ровно столько, чтобы они не умерли с голоду. Вы заставляете их работать на вас…
— На кого — на вас? Разве они работают на меня? Разве я забираю зерно себе? Ты уже целый месяц живешь в Крепости, там, где и я — у меня нет другого дома, ты видел постель, на которой я сплю, стол, за которым я ем, и что я ем, видел тоже. Сегодня на мне форма, она и единственный штатский костюм — вот вся одежда, которая у меня есть. Зерно, которое мне приказано забрать отсюда, пойдет в соседнюю страну в обмен на горючее, металл…
— Мы говорим о разных вещах, Маран. Ты меня не понимаешь. Вот Ила Лес, он бы понял.