Четвертая Беты
Шрифт:
— Я могу идти? — спросил он устало.
— Иди. И в следующий раз будь повнимательнее. Ротозеи нам в Охране не нужны.
Выходя, Дан услышал обращенное, видимо, к Марану:
— Я думал, ты лучше умеешь подбирать людей…
Достанется ему на орехи, позлорадствовал мысленно Дан. Так ему и надо, пусть не служит этому подонку…
Во дворе его нагнал Маран.
— Ловко ты выпутался, — сказал он вместо приветствия. — Хорошо, что сообразил. Я боялся, ты по наивности выболтаешь все, что говорил Ила, а это — полный обвал… хотя все равно Иле твое выступление не помогло… да и не могло помочь, теперь ты это
— Зато мое выступление помогло тебе, — сказал Дан вместо ответа.
Маран невесело рассмеялся.
— Эх Дан, как плохо ты разбираешься в людях… Да он мне этого никогда не простит.
— Чего?
— А того, что ты так красочно описал. Ведь сам он способен войти только в толпу охранников, да и то с опаской.
— В таком случае, прошу прощенья.
— Брось…
Рэта, меньшая из лун, уже клонилась к горизонту, когда начальник спецотдела Охраны и его невольный наперсник вышли из Крепости. Пересекли пустое пространство… Еще кто-то из древних владык повелел не строиться рядом с Крепостями ближе, чем на тысячу… нет, кажется, три тысячи шагов, запрет этот диктовался чисто военными соображениями, позднее город придвинулся к Крепости, но и теперь пустое пространство радиусом в четыреста-пятьсот метров окружало ее стены. Вошли в город. Странно, улицы были залиты светом. Дан поднял голову: маленькие, тусклые обычно лампочки светили, как прожектора, видимо, в другие дни они горели вполнакала, если не в четверть.
— Разве сегодня какой-нибудь праздник? — спросил он.
— Праздник у нас только один — День Большого Перелома. Ты должен помнить этот день.
Еще бы! Дан помнил этот день даже слишком хорошо. Он порылся в памяти — нет, освещение тогда было обычное.
— А почему же?.. — он указал рукой на лампочки.
— В городе волнения, — кратко ответил Маран.
— Какие волнения, где? — удивился Дан, оглядываясь. Так называемый проспект был безлюдней, чем когда-либо.
— Скоро увидишь, — обещал Маран, сворачивая на небольшую короткую улочку.
Дана уже в который раз охватило странное ощущение ирреальности происходящего… то ли сон, то ли давным-давно виденный фильм… Неживой синевато-белый свет, черные провалы арок, выщербленный камень стен, слепые темные окна. Резкий, раздирающий тишину скрип… Дан вздрогнул. Впереди медленно открылась ставня второго этажа, качнулась, стала с тем же царапающим слух звуком закрываться, дошла до половины и остановилась. Как когда-то в детстве, Дан представил себе всяких оживающих покойников с пятнами засохшей крови на лице, с вздыбленными волосами… вот олух! Он смутился, но нелепый иррациональный страх не отпускал. Однако Маран не замедлял шага, и Дан взял себя в руки. Поравнявшись с полуоткрытым окном, он повернул голову — ни освещения, ни штор, черная пустота. Город привидений…
Маран резко свернул налево, в неожиданно возникший переулок, и нырнул в темную подворотню. Дан чуть замешкался и едва не потерял его из виду.
— Не отставай!
Путь продолжили дворами. Уже во втором или третьем по счету Дан разглядел небольшую кучку людей, что-то негромко обсуждавших. Подходить к ним Маран не стал, очевидно, не считал нужным или просто торопился. Еще несколько дворов, и новая кучка людей, потом еще… Дан еле поспевал за Мараном, тот шел так быстро, словно не пробирался
— Теперь понял? У нас почти все дворы проходные.
— Потому на улицах так мало людей? — сообразил Дан.
— Да. Все предпочитают не высовываться. Даже сегодня. Во всяком случае, пока.
— Ясно. А из-за чего волнения? И в чем это выражается? В разговорах?
— Пока только в разговорах. И не надо иронически улыбаться. У нас и для разговоров нужна немалая смелость. А из-за чего?.. Ты же был при этом, чего спрашиваешь? У крестьян четвертого земельного объединения отобрали полдоли. А четвертое объединение — весь Вагринский сельскохозяйственный район. Сотни деревень. Понял?
— Не вполне. Разве раньше было не то же самое? Но все молчали.
— Такого не бывало. Была твердая доля, правда, маленькая, но концы с концами все же кое-как сводили. А чтобы наказывать голодом, да еще неизвестно за что — такого не бывало.
— И что теперь?
— А ничего. Изий выступит, свалит все на Илу, и обойдется. Главное, чтоб нашелся виновный, остальное — дело техники.
— А с Илой что будет?
— Суд и смертная казнь.
— За что?
Маран усмехнулся.
— А за то, что без конца выскакивает со своим Роном Львом, вечно недоволен, все ему не так…
— Разве за это приговаривают к смертной казни?
— Приговаривают за другое, но казнят именно за это.
Дан недоверчиво взглянул на Марана — что-то больно он разговорился.
— Что смотришь? Болтаю много? Гляди-ка, Рэта закатилась.
— Опаздываем?
— Слегка.
— Надо было раньше выйти.
— Да. Но я должен был непременно дождаться Мита, я вызвал его из Вагры, чтобы…
— Чтобы?
Маран заколебался.
— Видишь ли, Дан… Вышло так, что… Ну словом, этот скот… Изий то есть… хотел свалить на меня историю с зерном. Техническую сторону, конечно. Это его политика — он старается запачкать всех и как можно основательнее.
— И что же ты?
— Отбился. Но… Не уверен, что выберусь из этой передряги с руками и ногами. Я вот думаю, не уйти ли тебе к своей Нике, пока не поздно… Ладно, поговорим после, мы уже пришли.
У входа их никто не ждал. Они спустились по пандусу к двери, только Маран толкнул ее, как до них донесся знакомый голос. Поэт пел. Видимо, он пристроился в дальнем углу, до Дана доносились лишь отдельные слова и обрывки фраз: «свобода обманчива и разнолика… свобода во всеуслышанье говорить правду и свобода во всеуслышанье лгать… свобода пожертвовать жизнью за друга и свобода ценою его свободы выслужить…»
— Эй, кто там? — вдруг крикнули из темноты, голос Поэта оборвался, из багрового полумрака к Дану с Мараном подступили темные фигуры.
— Кто такие? — вопрос прозвучал угрожающе.
— У нас тут назначена встреча. — Маран был невозмутим.
Фигуры расступились. Отстраняя наиболее ретивых, подошел Поэт, улыбнулся.
— Я знал, что ты придешь. Спасибо. Пойдем, посидим, поговорим? — не дожидаясь ответа, он направился в свой, по-видимому, излюбленный, угол. Маран без лишних слов последовал за ним, и Дану оставалось только присоединиться, не дожидаясь отдельного приглашения.