Четвёртая Ипостась
Шрифт:
Детей тоже жалко до слёз. Только – их смерть не выдумка. И даже морали у истории нет. Они, наверное, тоже были хорошими, и из дома не убегали. А колдун всё равно убил их. А у Анны – всё равно умерли родители.
И где она тогда – справедливость?
Как сказал Третий? «За такое не наказывают»? Юлиан просто купил её в борделе. Бордель – он затем и нужен. Послушнику можно, он же не пастор, не монах.
И истязать – тоже можно.
Всё правильно.
Брат Мартин решил, что она должна служить Второму Лику Триликого. Стать возлюбленной
Может, монах прав. Может, это и есть всё, на что она способна. Только – встреча с Юлианом перечеркнула всё и разом. И внутри... Внутри горит то, что может утолить лишь Третий Лик Триликого.
Взгляд сам собой упал на остатки ужина на столе. Аппетита не было, и кашу, и хлеб она едва тронула. Зато, рядом с тарелкой лежали ложка... и нож.
Маленький.
Острый.
В деревне она топором рубила головы курам. Жаль, что тут нет топора.
Если убить Юлиана – это точно будет справедливо. Он ведь – словно безумец, пусть и прячет это за благочестивой улыбкой. Он – уничтожил её. Больше, чем остальные. Больше, чем даже Леди.
А потом – наверное, брат Мартин утром убьёт на площади уже её. За убийство послушника. Юлиан – он не делал то, за что наказывают смертью...
– А я – сделаю! – решительно шепнула девушка.
Кажется, брат Мартин всё-таки жалеет её. По-своему, никак того не показывая. Может, и убьёт он её быстро?
Анна решительно встала, взяла в руку нож. Юлиан должен спать. Хотя бы раз в горло она точно его уколет...
Девушка шагнула к двери.
В окно постучали.
Глава III
И был Триликий Четырёхликим, и отверг Он Четвёртый Лик, вырвал его, желая уничтожить и предать вечному забвению. Но нет забвения и смерти Лику Его – даже этому, нежеланному. И не стал Четвёртый Лик больше частью Его, и стал он Ликом Отверженным, вечно презираемым. Так было, так есть, и так будет.
Вечная Книга
Мелкий снова орал. Орал уже не меньше часа, а Марта качала его и тихо пела колыбельную. Просто – у Джека резались зубы. А у Роба из-за него – резалось время сна.
Правда, он и сам до того, как сын проснулся и поднял крик, не мог никак заснуть. Лежал и пялился в потолок, думая о своём.
Когда Том сегодня рассказал о новой шлюхе из «Жёнок», какой-то деревенской девке – Роб и подумать не мог, что она из его деревни. Что он её знает.
Что он помнил её все эти годы.
Нет, пока она была просто одной из деревенских соплюх, он её разве что в лицо знал. А имя её услышал вообще только сегодня. Его по отрочеству-то девки постарше интересовали, у которых было, что помять. Которых на сеновал можно было утащить.
Потом Роб сбежал из дома – в семнадцать лет. Когда вернулся через год, не только его семья умерла от лихоманки, но и в двух соседних домах – тоже народ помёр. Вот и все родные этой соплюхи – тоже. Ей-то тогда, наверное, лет девять или десять было.
Саму
Кричали. И она – кричала.
Сам Роб-то это всё не застал, он немного позже вернулся. Что да как было, бывший другалёк рассказал. А Анну Роб тогда всего раз увидел – забитую и озлобленную. И на всех вокруг она смотрела, прямо как сегодня. Прямо как... та, из Болира.
Ненависть. Презрение. Всего понемногу. И – яростный огонь в синих ясных глазах. Сегодня этот огонь снова его ожёг.
Роб взглянул на Марту – она как раз смогла усыпить мелкого, уложила в ясли. В темноте белела ночная рубаха, по плечам рассыпались спутанные каштановые пряди. Подтянув к себе жену, Роб тут же опрокинул её на кровать, чуть прижал сверху.
– Эй, ну ты чего, – зашептала она сердито. – Джеки же разбудишь.
Роб её не слушал. В голове стучало, перед глазами поплыло. Почти как в местах убийств детей, осквернённых силой Отверженного – только сейчас снаружи ничего не давило. Сейчас жгло внутри. Роб спустил портки, освобождая поднявшуюся плоть. Задрал ночную рубаху Марты – до самых подмышек. Она, хоть и ворчала, помогла ему, приподнялась.
Роб окинул жену взглядом – голодным, диким. Рождение трёх пацанов для неё просто так не прошло. Большая и пышная грудь, что когда-то сводила с ума, обвисла и потеряла форму. Живот оброс дряблыми складками. Разве что – зад так и остался хорош.
Подхватив ноги Марты под коленками, Роб задрал их к самой груди. Проверил рукой её лоно – жена была совсем сухой. Она не хотела его, просто смотрела сердито.
Роб грубо вошёл в неё, сдержав рвущийся рык.
Но – он тоже её не хотел.
В голове крутилось: «Мягонькая, складная... Узенькая». Вот зачем, к Четвёртому, Том вообще это ему рассказал?
Марта, после рождения трёх детей не была уже ни складной, ни узкой. Сейчас – морщилась и тихо пыхтела. Роб схватил её за обвисшую грудь, крепко сжал, вызвав стон боли.
Все мысли занимали горящие синие глаза. Глаза Анны. И ещё – той.
Болир был маленьким городком, его взяли за день, вынеся тараном ворота. Наёмникам, как всегда, дали на разграбление три дня.
Она с криком выскочила из одного из домов, где уже резвились солдаты – растрёпанная, с непокрытой головой. Разметались длинные золотистые волосы, на лице – ужас. Возраст – на пару лет младше него, около шестнадцати.
Роб поймал её за руку, замахнулся мечом. Убивать не хотел, только – оголовьем рукояти успокоить. А она – глянула на него своими огромными синими глазами, и взгляд этот остался с ним навсегда.