Четвертая пуля [Похищение. Четвертая пуля. Пусть проигравший плачет]
Шрифт:
Селестин Деф вышел, не проронив ни слова. Ярость и стыд боролись в нем со страхом. Но еще несколько часов страх был сильнее.
Только позже, значительно позже торговец вновь начал строить свои запутанные комбинации.
Добравшись до перекрестка авеню Гобелен и бульвара Порт-Ройяль, Гедеон Шабернак, засунув руки в карманы своего демисезонного пальто, пешком углубился в совершенно незнакомый ему квартал. Он несколько запоздал по сравнению с тем, что обещал Вере Гляйзман, так как ему пришлось подождать, пока будут приняты меры по его защите. Прежде чем он оставил свой «мустанг» на бульваре Араго, «мерседес» Слима пристроился на подступах к дому девушки.
Погода наконец-то решила исправиться. Полная луна бросала театральный свет на странную сцену, по которой двигался молодой человек: задник образовывали огромные современные здания из стали и стекла, окна которых были погружены в темноту, но на улице, спускавшейся под уклон к речке Бьевр, давно уже спрятанной под землю, стояли дома, выстроенные еще в прошлом веке. За этими двух-трехэтажными домами скрывались тайные дворы и неожиданно просторные садики.
Было еще холодно, но легкий ветерок, покалывавший лицо, уже нес тонкие запахи весны. Адвокат еще раз посмотрел на часы. Было чуть больше десяти минут второго. С момента нападения на кафе «Фламбе» прошло менее двадцати четырех часов и это казалось невероятным, настолько был насыщен прошедший день. Гедеону Шабернаку удалось поспать всего лишь несколько коротких часов в начале утра. Он оставался в своем кабинете до самого вечера, готовя ночную экспедицию.
И более того, несколько разных экспедиций, так как с того момента, когда они устроили засаду на Виктора Корню, события начали развиваться в ускоренном темпе.
Продвигаясь к улице Деланд, которую он отметил на своем плане, молодой адвокат продолжал прокручивать в голове различные аспекты проблемы. Он намеревался броситься в волчье логово, как сказал недоверчивый Фернан Локар. Волк был тем более опасен, что ранен. И сравнительно недавно. Он размышлял относительно тяжести ранения Людвига Леера, той медицинской помощи, которую смогла оказать ему Вера.
В глубине души его самого поразило его решение. Конечно, он всегда был спортивной и смелой натурой, но и для него самого оказалось известной неожиданностью собственное предложение о переговорах, на которые он сейчас направлялся. Эти несколько дней, проведенные в странном и неизвестном ему до сих пор мире его будущей семьи, решительным образом изменили его. Он, скромный юрист, почувствовал вкус к действию, который его правовые упражнения и начальные шаги карьеры только маскировали.
Существовал и другой аспект вопроса, который он пока еще запрещал себе рассматривать: он попробовал, хотя еще и не отдавал до конца себе отчета, дивный наркотик, пьянящее действие которого было несравнимо ни с чем другим. Он почувствовал свое влияние на людей, людей твердых, жестких и жестоких, но необразованных. Находясь в среде Фернана Локара и его друзей, он неожиданно проявил свой естественный авторитет, который был спокойно принят и который сделал его руководителем этих людей.
Руководителем, которому впервые предстояло столкнуться лицом к лицу с реальной опасностью. Придя на улицу Деланд, он спустился в воровской мир, где счета подписывались кровью, а за ошибки следовало платить жизнью. Но он был убежден, что его досье составлено верно. Его картезианская логика только подтверждала рассуждения. Столкнувшись с делом, которое предложил ее старый любовник Селестин Деф, Вера Гляйзман, если она действительно играла основную роль, могла довериться только минимальному количеству людей. Этим минимумом и был Макс де Руйе. Участие других французских уголовных элементов стало бы опасным.
Макс выбыл из игры, он не смог взять дело в свои руки. Совершенно ясно, что элегантный уголовник провел взрывника из Орли в Ранжис, чтобы тот взорвал контору Пеллера, но команду убийц в кафе «Фламбе» вел кто-то другой. Кто? Логика подсказывала: Вера Гляйзман. Несомненно, именно она сидела за рулем машины марки «пежо 404» в роковую ночь. А немного погодя осталась с раненым Леером на руках.
Досье было здесь. У него в голове, и в кармане тоже. Только следовало не упустить случая использовать его. Для этого было нужно без насилия проникнуть в дом к Вере Гляйзман.
Он остановился перед домом номер восемь. Старый арочный проход под вторым этажом открывал доступ в мощеный дворик, в котором торчали два голых ствола. Второй флигель был одноэтажным, окруженный палисадником, стены его были увиты плющом. Этот укромный уголок старого Парижа днем должен был таить старинное очарование провинции.
Двор был освещен луной. В ее свете можно было прочитать вывеску переплетчика, мастерская которого занимала первый этаж. Действительно, коридор, в который вошел Шабернак, пах клеем и кожей. Единственный огонек горел на втором этаже, скромно спрятавшись за занавесками.
Молодой человек стал осторожно подниматься по лестнице. Ничто не позволяло предположить, что он направляется в жилище девицы по вызову. Кроме того, он слышал разговоры о том, что раньше, до того как прийти на подкрепление в Шевийи-Ларю, Вера работала в седьмом районе. Всему этому можно было найти только единственное объяснение: девушка тщательно соблюдала дистанцию между своей профессиональной жизнью и своим собственным миром.
Он нашел автоматический выключатель, осмотрел лестничную площадку, облицованную старинной плиткой, поддерживаемой в прекрасном состоянии, и двустворчатую дверь, украшенную маленькой медной дощечкой:
«Вера Гляйзман Декоратор»
Он улыбнулся, глубоко вздохнул, чтобы побороть подымающееся смутное опасение, и осторожно нажал кнопку звонка.
Прошло несколько секунд, прежде чем он услышал легкие шаги по паркету. Снова наступила тишина. Видимо, через дверной глазок, помещенный над медной табличкой, хозяйка осматривала лестничную клетку. Он предупредительно отодвинулся, чтобы она могла его рассмотреть и убедиться, что его никто не сопровождает.
В конце концов одна створка двери приоткрылась.
— Фроляйн Гляйзман?
— Ja, — ответила она по-немецки. — Kommen Sie herein — входите.
И тщательно закрыла за ним дверь.
Он оказался в довольно просторном квадратном холле, из которого вели три двери. Здание относилось к началу прошлого века, но вестибюль был отделан со сдержанным великолепием: над комодом в стиле Людовика XVI красовалось зеркало в позолоченной раме. Кресло в том же стиле, несколько картин на стене, закрытой ковром ручной работы, — все это служило прелюдией к весьма комфортабельной и тщательно отделанной квартире.