Четвертая пуля [Похищение. Четвертая пуля. Пусть проигравший плачет]
Шрифт:
Пересадка в «мустанг» была осуществлена с такой быстротой, что даже внимательный наблюдатель ничего не заметил бы. Гедеон Шабернак тронулся с места, но путь оказался очень коротким. Он переехал площадь, немедленно повернул направо, а затем налево. В темной улице ближайшего предместья их ждал «бентли» Леонтины Пеллер.
В свете автомобильного плафона Виктор Корню выглядел мертвенно-бледным. Скорчившийся и испуганный, он являл собою жалкую фигуру. Он весь дрожал и машинальным движением, напоминавшим нервный тик, постоянно поправлял очки на своем носу.
Он присел на одно из откидных сидений. Локар, севший рядом с ним, не спускал с него глаз. На губах Гедеона Шабернака появилась улыбка. Происходящая сцена представлялась ему, который только на прошлой неделе был всего лишь мирным адвокатом по гражданским делам, весьма живописной. У него складывалось впечатление, что он играет в «Неподкупных».
Перед ним возвышались массивные плечи Бенджамина, мажордома, который при необходимости выполнял также функции шофера и телохранителя. Тот не поворачивал головы и, казалось, ничего не видел и не слышал.
Леонтина Пеллер сидела в заднем левом углу. Очень спокойная, выглядящая как светская дама, она молча курила. Она сидела, скрестив все еще великолепные ноги, и ее будущий зять не мог не восхититься элегантностью и представительностью этой женщины, способности которой адаптироваться к любым обстоятельствам были воистину потрясающими.
Сам он сидел на заднем сиденье рядом с ней, но наблюдал в основном за Корню, так как его в какой-то степени тревожила возможная реакция этого растерянного человека.
— Итак, — холодно сказала Леонтина, — у меня сложилось впечатление, что вы хотите занять мое место, дорогой Виктор.
Доверенный человек фирмы положил руку на грудь. Он выбрал в качестве защиты роль невинного и в высшей степени удивленного человека. Однако, прежде чем он успел ответить, довольно жестко вмешался решивший не терять времени Фернан Локар:
— Скажи-ка нам, что ты делал днем в пятницу на улице Теодор-де-Банвий с неким Максом Бонне…
Корню посмотрел на него, его глаза расширились от страха. «Так вот в чем дело», — казалось, сказал он себе. Крупные капли пота выступили у него на лбу, несмотря на холод. Леонтина взирала на него с холодной иронией из глубины своего мехового манто. Корню понял, что дальше ловчить бесполезно. Глядя на всех взглядом загнанного зверя, он стал одновременно болтливым и кающимся:
— Нет, мадам Пеллер, — заверял он. — Нет, я не предавал вас. Я всегда пользовался доверием месье Пеллера и могу сказать, что я его оправдывал…
— Тогда что же ты делал с этим негодяем? — настойчиво и жестко спросил Локар.
— Я… я его не знаю. Честное слово… Я увидел его впервые. Он предложил мне… пригласил меня, чтобы… передать мне одно поручение.
— Передать тебе поручение! — передразнил Игрок, скорчив живописную гримасу. — А что еще? Ты что делаешь из нас дураков, мерзкий подонок! Ну, ладно, я тебя проучу, покажу тебе, какой ты пакостный мерзавец!
Гедеон Шабернак вздрогнул. У Фернана Локара действительно был ужасный вид. Он явно был способен в гневе привести свою угрозу в исполнение. У Гедеона появилась смутная мысль, не играет ли он с огнем в течение этой последней недели, не окажется ли он в конечном счете замешанным в мрачную и кровавую драму.
Кровавую… Она еще не стала такой в роскошном «бентли» Леонтины Пеллер, однако мрачной она уже стала. Растерявшийся и дрожащий Виктор Корню соскользнул с откидного сидения. Теперь он стоял на коленях перед хозяйкой, умоляюще сложив руки.
— Мадам… Мадам Пеллер, — заикался он. — Не позволяйте ему. Вы же знаете, что у меня четверо детей. И я двадцать лет совершенно честно служил вашему мужу, каждый день, каждое мгновение.
Нажав кнопку, вдова Гюстава Пеллера опустила занавески на окнах лимузина. Они замкнули всех четверых в нереальном мире, как в пьесах Сартра. Леонтина молча разглядывала своего бухгалтера с таким презрением, что Гедеон Шабернак почувствовал желание закричать, чтобы снять напряжение, воцарившееся в этой маленькой уютной кабине. Но она сама прервала молчание, опустив свою прекрасную ухоженную руку в шелковую сумочку.
— Вы верно служили двадцать лет, Корню, — сказала она холодным резким голосом. — Потому что вам не оставалось делать ничего другого.
Она вытащила сложенную вчетверо бумажку и сунула ему под нос.
— Вы узнаете это, Корню, я уверена. Вспоминаете, как вы устроили кражу со взломом на улице Берже в 1949 году и как заграбастали содержимое кассы? В том случае, если вы этого не помните, то все написано здесь вашей рукой и подписано вами.
Он зарыдал.
— Я был так молод, мадам. Это… это ошибка. С тех пор я полностью искупил свою вину.
— Да, вы были молоды, Корню, — саркастически прокомментировала Леонтина, — но проститутки с Центрального рынка уже обходились вам дорого, не так ли? Вам повезло, что вы имели дело с Гюставом. Он провел свое расследование немного быстрее, чем полиция, и если она не смогла найти взломщиков, то только потому, что он ничего не сказал. Кроме того, это ведь он выручил вашу сообщницу. Как ее звали, эту маленькую шлюшку с такими большими грудями? Лулу, не так ли? Когда я думаю, что она сегодня супруга почтенного провинциального врача…
Ведь тогда он спас вас. И вы знаете почему? Потому что Гюстав разбирался в людях. Он мне всегда говорил: «Корню — человек недалекий. Он не способен ни на какую личную инициативу, но зато великолепный исполнитель». Поэтому, вместо того чтобы выдать вас, он, наоборот, помог вам выпутаться. Он создал вам прекрасные условия, серьезно помог вам с вашей женитьбой. Но он был не дурак. Он заставил вас подписать это маленькое признание вместе с признанием долгов. Он хорошо знал, что после этого, если вы окажетесь перед выбором между вашими правильно понятыми интересами коммерческого директора фирмы Пеллер и боязнью скандала, вы выберете правильный путь. Так, собственно, и произошло, — закончила, улыбаясь, Леонтина.