Четвертая власть
Шрифт:
— Думаю, через пару дней, когда уладят все формальности с твоим приемом на работу.
— А можно я тогда сегодня поеду вместе с тобой?
— Ну а почему нет? Я не против.
— А куда ты направляешься?
— Да одного научного работника посадить хотят за шпионаж, вот я и еду к суду, где ему должны вынести приговор.
— Любопытно. А когда ты выезжаешь?
— Через двадцать минут.
— Отлично! Я буду ждать тебя внизу.
— Договорились.
Как и всегда во время работы, Дмитриев улавливал малейшие нюансы и подходил к самым банальным вещам с такой неожиданной стороны,
— Вы отказываетесь отвечать на все вопросы, правильно? — спросил Дмитриев.
— Совершенно верно.
— И значит, вы не скажете нам, за что именно хотят посадить вашего клиента на целых пятнадцать лет?
— Не на пятнадцать, а на девять, — машинально поправил адвокат.
— Говорят, ваш подзащитный пребывает в бодром расположении духа и нисколько не жалеет о содеянном?
— Полная чушь. Он глубоко раскаивается в том, что совершил и надеется на снисхождение суда. Извините, мне пора ехать.
— Как тебе удалось раскрутить его так легко? — удивился Володька.
— Очень просто. Я намеренно ухудшил истинное положение дел его клиента, и чтобы не очернять его в прессе и совсем уж не настраивать против него общественное мнение, адвокат был вынужден выдать правдивую информацию. Или, во всяком случае, нечто большее, нежели «без комментариев».
— Здорово придумано!
— Это с опытом приходит. А сейчас я рассчитываю поговорить с родственниками осужденного.
— Зачем тревожить их в такой момент? Из них ведь все равно ничего путного не вытянуть.
— Эх, Володька! Да пойми ты, что эмоции близких людей скажут гораздо больше, чем весь твой текст и вся твоя картинка. Их слезы, печаль, даже полная банальности речь — все это нельзя заменить даже на гениальный журналистский монолог. Сюжет должен быть живым, и ничто так не оживляет его, как глубокая драма.
Юноша взглянул на то, как журналисты наперебой терроризировали сначала жену, а затем и мать ученого. Реплики сыпались одна за другой, а операторы крупным планом снимали лица этих людей, и, словно вампиры, ожидающие крови, так и они ждали слез и плача, криков и негодования, ярости и истерик. Своими провокационными, где–то даже бестактными вопросами, журналисты умело подталкивали неискушенных родственников к выражению скорби, а операторы ловили каждый их взгляд, каждое их движение. Коршуны, разрывающие еще живую, но не способную сопротивляться добычу, змеи, умеющие укусить в самое незащищенное место, волки, нападающие стаей на одного… Выберите любую из этих ассоциаций — и окажетесь правы.
От этой картины Володьке стало немного жутко. Он снова засомневался, а стоит ли здесь работать, каждый день проникаться этим цинизмом и волей–неволей самому становиться таким же, как они? Но стажер быстро отбросил сомнения, отогнал их от себя, как назойливую муху. Какое ему дело до всех этих мелочей? Сегодня он стал членом великой команды, а через несколько лет может превратиться в
Соловьев так и не смог заставить себя сосредоточиться на работе. Мысли совсем другого свойства навязчиво преследовали его и наполняли душу каким–то детским задором и предвкушением. Он мерил шагами свой кабинет, иногда останавливался и потирал руки, а затем сжимал кулаки и прикусывал нижнюю губу. Заметь его кто–то в этот момент — он бы решил, что Александр сошел с ума… Лишь навязчивый телефонный звонок вывел его из блаженного состояния и заставил вернуться из мира грез в мир реальный. Встряхнув головой, шеф отдела новостей снял трубку.
— Здравствуй, Саша. Это Анатолий Красницкий.
— Добрый вечер!
— Вот что, Саша. Есть один смутьян, по которому в завтрашнем выпуске надо бы очень серьезно пройтись. Думаю, ты понимаешь, о чем я.
— Хорошо, конечно. А кто он такой?
— Некий священник, отец Димитрий. Его координаты мои ребята тебе по факсу пришлют. А также краткую информацию, чтобы ты подумал, как его лучше свалить.
— Но дело в том, что я, кажется, знаю этого священника…
— Прекрасно. Значит, тебе будет еще легче выполнить мое поручение.
— Постойте, но он достойный человек. Я просто не вижу смысла…
— Зато я вижу! — закричал Красницкий. — Мне звонили очень серьезные люди, поэтому даже не вздумай перечить! С этим не шутят!
— Но в чем он виноват?
— Да какая разница? Он перешел дорожку важным шишкам. Завтра все выпуски новостей выйдут с подобными сюжетами и газеты тоже. Его будут валить по полной программе, чтоб не отмылся. Понимаешь, по полной программе!
— Я…я не могу…
— Саша, что ты треплешь мне нервы? А я ведь подготовил для тебя сюрприз.
— Какой сюрприз?…
— У тебя же завтра годовщина свадьбы, забыл?
— Да…Как–то вылетело из головы.
— Плохо. А вот я помню. Сегодня звонил твоей жене и пообещал, что в честь такого события вы получите бесплатные путевки в Париж на двоих. Будете жить в самом лучшем отеле и ужинать в самых лучших ресторанах. Все оплачено. Даша очень обрадовалась!
— Но…
— Не мямли. Короче, после того, как материал выйдет в эфир, ты вместе со своей любимой супругой окажешься в Париже. Но не разочаровывай меня. Если не сделаешь то, о чем я тебе сказал, можешь распрощаться не только с Францией, но и с работой. Ты понял?
— Понял…
— Вот и прекрасно. Давай, чтоб в завтрашнем выпуске все было. Пока!
Соловьев в растерянности положил трубку и схватился руками за голову. «Так вот почему она позвонила первой, — подумал он. — Вот почему была такой нежной и ласковой… Париж. Она всегда мечтала там побывать…Будь проклят этот Париж! Будь прокляты все эти серьезные люди! Почему? Почему именно отец Димитрий? Кто угодно, но только не он… Как я могу взяться за такой сюжет? Как я могу очернить этого человека?… За что? За что они не оставили мне выбора? Что за поганая жизнь! Что за мир вокруг! Проклятье!