Четвёртое измерение: повторение пройденного
Шрифт:
Поднимаясь на ноги, я искренне пожалел, что не могу навеки запечатлеть взглядов моих пацанов. Хотя бы на фотопленке. Это было что-то с чем-то! И я их понимал. Поскольку уже догадался, что — точнее, КОГО — сейчас увижу.
И не ошибся… почти, ибо действительность, как обычно, превзошла все ожидания…
Их было — ха, а что, кто-то еще сомневался?! — тоже шестеро, как и нас. Впрочем, сначала-то я увидел только двоих: вроде бы оставшегося за спиной Смерча с привычным «Валом» в руках… ну и себя, любимого, конечно. Того самого, которого прошлым летом едва не отправил к праотцам на острове
Остальные пока осторожничали где-то в зарослях, видимо, контролируя окрестности или готовясь в случае чего напичкать меня (не того, который, совершенно обалдев, шел навстречу, а того, который с закаменевшей рожей мучительно размышлял, с чего начать разговор — во объяснил, да?) пулями. Что ж, грамотный подход к делу, сам бы так поступил… поменяйся я сейчас с «собой-номер-два» местами. Но, пока мы играли в гляделки с моим нечаянным клоном, его пацаны осторожность, как и ожидалось, потеряли. И спустя десяток секунд я имел возможность лицезреть и всех остальных тоже: Марка, Туриста, Иракца и…
…И вот тут-то меня повторно шарахнуло, посильнее, чем утром (неужели этот день все еще не окончился?!) на аэродроме: последним появился Серега. И на этот раз я уже не ошибался: это был именно он, мой погибший на крохотном черноморском островке боевой брат…
Неожиданно. И больно. Хотя, кое-кому, пожалуй, будет еще больней…
Мой же двойник, к которому я отчего-то не испытывал ни малейшей неприязни, кажется по-прежнему ничего не понимал, выразив оное непонимание в нашей общепринятой национальной манере:
— Вот ни… себе! А… это вообще как?!
— Да так, совпало. Слушай, давай-ка сначала спрячемся? Потом все объясню, тут в двух словах никак не получится, — спиной я чувствовал насквозь прожигающие пропотевший камуфляж взгляды моих ребят. Смотрели они, эгоисты, ясное дело, не на меня.
— Да, — реакция у него (или у меня?) была, все-таки, что надо. И психологический барьер тоже того… на высоте:
— Ты прав, надо уходить. Нашумели мы неслабо. Наверняка тут и еще кто-то есть. Мы сразу после боя с теми, первыми, хотели к вам навстречу идти, но тут эти вон… реконструкторы минами кидаться начали, пришлось сначала с ними разобраться. А потом бэтр появился, ну и завертелось. Вот только, кто вы такие, мы сразу не поняли…
— Спасибо, — машинально поблагодарил я, разглядывая ближайший труп в уже не кажущейся незнакомой серо-зеленой форме. Слетевшая с головы угловатая каска в матерчатом чехле-нашлемнике откатилась далеко в сторону. Ну, так и есть, недоброй памяти бравые солдаты фюрера во всей своей, мать ее так, красе! Спустя еще секунду, я, наконец, понял, отчего раньше не смог определить их исторической принадлежности: одеты они были не в обычную для вермахта фельдграу, а в форму одной из егерских альпийских дивизий. Может, даже того самого знаменитого «Эдельвейса», что летом сорок второго рвался к бакинской и грозненской нефти через перевалы Главного Кавказского хребта…
«…ближе к середине августа 1942 года Баксанское ущелье оказалось в целом отрезанным германскими войсками от предгорий…» — не знаю, откуда всплыла в памяти эта фраза — историей самой страшной войны ХХ века я никогда особо не увлекался. Но вот вспомнилось же — и тут же неприятно засосало где-то под той самой хрестоматийной ложечкой: куда ж мы все-таки попали?!
— Понял, кто они? — проследив за моим взглядом, переспросил «я-номер-два». И, не дожидаясь ответа, присел, расправляя задравшийся рукав вражеской куртки шевроном ко мне. Ну все, приехали: не узнать окаймленный витой альпинистской веревкой стилизованный белый цветок было невозможно. «Эдельвейс».
Усилием воли отогнав пораженческие мысли, я бросил на поверженного «gebirgsj"ager» последний взгляд — что-то в нем, в его позе казалось мне странным, даже очень странным, но вот что именно? — и отвернулся.
— Так куда нам теперь? — выпрямившийся «братишка» вопросительно качнул головой. — Я так понимаю, ты побольше меня во всем этом разбираешься. Поделишься?
— Поделюсь, — пообещал я, припоминая схему обсерваторской территории. — А куда идти? Хрен его знает… Там гаражное хозяйство должно быть. Не видел — автобоксы уцелели?
— Неа, — он отрицательно качнул головой. — Там, похоже, все полностью заросло. Пойдем, посмотрим? — он замолчал, увидев что-то за моей спиной. Судя по выражению лица — что-то очень интересное. Вернее, кого-то. Никак, их благородие господин полковник со Туристом пожаловали!
— Давай, — без особого энтузиазма согласился я, оборачиваясь и с удивлением наблюдая за продирающимся сквозь колючие ветки запыхавшимся полковником, отчего-то навьюченным всеми нашими рюкзаками вкупе с Жориной радиостанцией, двумя АКСМами и чем-то угловато-незнакомым с прицелом и без магазина. Впрочем, долго удивляться не пришлось: разгадка столь необычного поведения вышестоящего начальства, спотыкаясь, тяжело шагала в трех метрах позади. Ай да Жора, ай да Турист! Всего на пару минут без присмотра остался — и уже пленного прихватить успел! А то, что оный пленный без сознания и морда вся в крови — это ничего, главное, чтобы говорить не разучился. Остальное неважно, надо будет — не то, что на плечах, — на руках донесем.
Выбравшись на открытое место, запыхавшийся Валера сбросил поклажу, огляделся — и замер, старательно округлив глаза. Вот теперь точно пора валить — нам сейчас только семейных разборок по поводу встречи двух потерявшихся братьев не хватает. Пока и без объяснений обойдется, а там посмотрим:
— Ю…Юра, — называть самого себя по имени было как-то очень непривычно, — пошли кого-нибудь вперед, вы следом, мы за вами. Хватит тут торчать. Давайте, мужики, манатки в руки — и быстренько вперед! Смерч, Иракец — берите этого… — я кивнул на обвисшего на Жорином плече пленного. И, встретившись взглядом с полковником, негромко добавил, обращаясь теперь только к нему:
— Да, это то, что ты думаешь. Только не сейчас, хорошо? Всё потом, — и, припомнив кое-что им же самим сказанное раньше, отчеканил:
— Это приказ. Извини…
Валера, подозрительно быстро взявший себя в руки, кивнул. Как-то слишком уж понимающе.
Уже покидая последним поле второго выигранного нами боя, я неожиданно оглянулся и все-таки понял, что именно показалось мне странным в том убитом немецком егере. Неестественно вывернутая нога в высоком горном ботинке прошла сквозь торчащий из травы выщербленный временем бордюрный камень, некогда отбивавший бровку асфальтированной подъездной дороги к главному корпусу. Не зацепилась, не уперлась — именно прошла насквозь, будто бы одновременно находясь с ним в одной и той же точке пространства.