Четвертое измерение
Шрифт:
…
Выезжая из деревни, я приказал остановиться у приметного дерева и выгрузить все лишнее оружие, захваченное у немцев. Подождав, когда бойцы закончат маскировать оружие ветками и вернутся в машины. После чего, забрав раненого летчика, велел возвращаться на базу. Поехали мы другой дорогой, дав небольшой крюк в двадцать километров. Проехав неохраняемый мостик, перекинутый через небольшую речушку с крутыми берегами и въехав в глубокий овраг, пересекающий дорогу, мы увидели огромное количество сидящих на земле людей, одетых в нашу красноармейскую
– Да что же это такое? А? Товарищ капитан?- водитель стиснул руль так, что побелели кисти рук, на лице заиграли желваки, лицо приняло зверское выражение. Выбив из рук автомат, за который тот схватился, мне пришлось рявкнуть на бойца:
– Замри, сиди смирно и не мешай мне думать, как их вытащить из того гов..а, в которое они попали.
Вспомнив про бойцов в кузове, быстро открыв дверцу и не обращая внимания на унтер-офицера, который к нам направлялся от кухни, быстро сказал:
– Замерли все!
Здоровенный боец, с фамилией Капустин, с легкостью вертящий в руках МГ-34, словно это ивовый прутик, за что и стал пулеметчиком, уже устанавливал на кабину пулемет с таким выражением лица, что даже я испугался:
– Тихо, боец, тихо! Убери оружие,- медленно показывая рукой, чтобы Капустин убрал пулемет, я тихо попросил бойцов убрать оружие и сделать спокойно-безразличные лица.
– Сейчас мы им помочь ничем не сможем. Положат нас из этих пулеметов. Отъедем, тогда подумаем.
Я окинул взглядом кузов. Семья генерала лежала на дне кузова, прикрывшись какой-то материей, из-под края материи похожей на простыню была видна маленькая детская ножка, одетая в синюю туфлю. Проследив за моим взглядом, Вяткин нагнулся и закрыл ногу простыней. Во второй машине было какое-то шевеление, но оно быстро стихло. Похоже, Васильков навел у своих порядок. Я спрыгнул на землю и повернулся лицом к унтер-офицеру. Тот остановился передо мной, и вскинув руку в отдал честь, после чего представился:
– Унтер-офицер Берг, начальник охраны сопровождения колонны русских военнопленных.
Быстро окинув взглядом унтера, слышал ли он наш шепот с бойцами или нет, но унтер был совершено спокоен. Козырнув, я представился:
– Лейтенант Хофманн, почему вы остановились? Пленные устали?
Унтер удивленно на меня посмотрел:
– Да кого это интересует, герр лейтенант, устали эти свиньи или нет. Просто пришло время обеда, вот и остановились, обед-то готов.
Окинув сидящих на самом солнцепеке военнопленных взглядом, я ничего различить не смог. До них было около двухсот метров. Издалека они просто казались большой зеленой массой. В некоторых местах белели пятна бинтов.
– Это хорошо, что вы кормите русских обедом,- сказал я, за что удостоился еще одного изумленного взгляда:
– Но мы их не кормим, это не наше дело. Нам дан приказ доставить их до временного лагеря в Кузьминке.
Я представил перед собой карту.
'- Ну ни хрена себе! Это же почти сорок километров, без еды, без воды, без лечения, без отдыха!!! На одной силе воли!'
С трудом подавив в себе черную злобу, поднимающуюся со дна моей души, я с видимым спокойствием попросил Берга показать мне пленных. Подавляя желание свернуть унтеру шею и дать нашим сигнал на открытие огня.
– Конечно, господин лейтенант, прошу сюда.
Следуя за унтером, я обошел кухню, мимо солдат, вытянувшихся когда я проходил мимо, ответив на их отдание чести, стал быстро их пересчитывать. Семнадцать около кухни считая повара и унтера, пять пулеметов, расчет каждого два солдата. Это еще десять солдат, плюс шесть парных патрулей. Еще двенадцать солдат. Всего значит тридцать девять человек. Странно, что нет старшим офицера, что вместо него какой-то унтер. Это я сразу и спросил у Берга, подходя к сидящим пленным. Остановившись, не доходя до них десятка метров и слушая унтера, я стал внимательно их разглядывать.
– Командиром у нас был лейтенант Шток, и он должен был вести эту колонну, но он попал в госпиталь. И по приказу гауптмана Шлоссе мне пришлось, как его заместителю, принять охрану на себя,- унтер достал из нагрудного кармана платок и стал вытирать пот на лбу и шее.
– Что-то серьезное?- спросил я рассеяно, разглядывая пленных. Кто-то прятал стыдливо глаза, кто-то смело, со злостью смотрел на нас. Не опуская взгляда, я смотрел на эти глаза. Там было все: и злоба, и стыд, и безразличие, и радость, и боль, и.. удивление?
– Да господин лейтенант, пьяные танкисты наехали ему на ногу. Врачи говорят, что он теперь будет не пригоден к службе.
Разыграв удивление, я спросил, как это случилось. Стараясь не слишком пристально разглядывать пленных, я спокойно глядел в глаза Никаненкова, того младшего лейтенанта НКВДшника из особого отдела, с которым мы расстались всего два дня назад. А такое впечатление было, как - будто прошла целая вечность. Никаненков сидел в окружении группы бойцов, сплотившихся вокруг него. Некоторые из них были мне смутно знакомы.
– Так господин лейтенант тоже немного выпил, но в отличии от танкистов, стоять мог. Вот выпивши, и стал командовать, как выгонять и сарая танк, который они туда загнали. Ну и когда водитель сдавал назад, то и наехал на ногу герр лейтенанта. Я сам не видел, но солдаты, которые видели, говорили, что нога лейтенанта была похожа на лепешку.
'- Совсем как мы, русские!'- подумал я с усмешкой. Унтер продолжал рассказывать про службу, я же не сводил взгляда от Никаненкова. Тот сидел в простой форме красноармейца, и чуть наклонив голову на бок, разглядывал меня исподлобья. В его глазах я заметил появившееся презрение и ярость. Напружинившись, как - будто перед прыжком, он не сводил с меня взгляда. Бойцы вокруг также по его жесту стали готовиться. Внимательно окинув взглядом красноармейцев, нет ли еще знакомых. Нет, все лица вокруг были мне незнакомы, и я снова посмотрел на Никаненкова. Незаметно ему подмигнув, и повернувшись к Бергу, рассказывающего про свою семью, (похоже было, что у него был словесный понос), сказал прервав его: