Четвертое состояние
Шрифт:
«Еще в начале двадцатых годов нашего столетия советский биолог А. Г. Гурвич изучал свечение живых клеток, лежащее за границей видимой части спектра, за его фиолетовой частью. Не располагая в то время столь умными и чуткими приборами, какими пользуются биологи ныне, он все же пытался доказать, что излучение существует в клетках живых организмов...»
А вот и объяснение вашей загадки с геранью: «Сверхслабое свечение живого организма происходит за счет липидов — таков вывод известных биофизиков. Эксперименты показали, что именно липиды подвергаются свободно-радикальному окислению в живом организме. А что такое свободный радикал?..» Тот же ион, из которых, как вы, моя милая помощница, полагаете, состоит ваша биоплазма.
Но вы вправе мне возразить: а как объяснить тогда изменение вида листка герани — форму пятнышек и их расположение,
Плох тот ученый, который не хочет сделать в науке открытия. Однако ещё хуже, когда факт подменяется верой. Впрочем, может .быть, Шоу и прав, утверждая, что мир переделывают физики... Помните его афоризм о прогрессе? «Разумный человек приспосабливается к миру, неразумный — упорно пытается приспособить мир к себе. Поэтому прогресс зависит от неразумных людей». Но ради бога, не принимайте это на свой счет! Я к вам, даже к вашему большому шефу Антону, отношусь очень и очень хорошо. Мне нравятся люди одержимые, фанатично преданные своему делу и умеющие постоять за свои идеи. И тем не менее — вы меня пока не убедили. А посему — жду ваших новых аргументов.
Ваш слуга, Г. Лавров.
P. S. А как же я все-таки оказался в «женском номере»?..»
VII
«Геннадий Александрович, как вам не стыдно! Хорошо хоть сообразила, догадалась сама вскрыть конверт... «Лично Дарье»! Я же объяснила, что Татьяна с Дарьей провела беседу: это ваши деньги и не смейте больше их возвращать, иначе я окончательно рассержусь. И не верю я, что ничего вы не помните — все прекрасно помните: и как проводили Антона до калитки, и как я вас уговаривала идти спать, а вы — нет, меня должны проводить. Ну и проводил: споткнулся о порог моей комнаты и — во весь рост. Я так перепугалась, хочу поднять и вдруг слышу — такой фальшивый храп!.. Ах, думаю, он еще и притворяется! Сейчас я приведу его в чувство.
Принесла стакан воды, вылила на голову — никакой реакции. Хоть плачь. И храп, слышу, уже натуральный... Позвала Дарью — помоги перетащить москвича на диван. А Дарья мне: «Да ты рехнулась? У меня радикулит. Пусть храпит на полу». Кое-как уговорила уложить вас на кровать...
А Татьяна, вы правильно поняли, — жена Антона. Это я из-за Татьяны стала физиком. Мы с ней из Семиречья, школьные подруги с первого класса. Танька в школе была круглой отличницей — самолюбивая, терпеть не может, когда кто-то впереди нее. И вот, когда мы учились уже в девятом классе (или в восьмом? Забыла уже...) у нас появился новенький учитель — только что закончил Средне-Азиатский университет. И вот, представьте, влюбился в нашу Таньку с первого взгляда. Умрешь! Как урок по физике, так он Таньку от доски не отпускает — только ей и объясняет законы. Таньке такое внимание, конечно, лестно — девчонка ведь еще, а потом она его буквально возненавидела: весь класс над ней смеется. Да и какое удовольствие каждый раз стоять у доски весь урок? Даже если в это время с тебя не сводят влюбленных глаз. Вот он, влюбленный физик, и убедил Таньку, что у нее в его любимом предмете просто гениальные способности. А Танька, в свою очередь, чтобы не ехать в Алатау одной, убедила в том же и свою ближайшую подругу — меня.
В своих «гениальных» способностях в физике мы, конечно, разобрались довольно быстро: если я первую сессию сдала кое-как, даже стипендию потеряла, то Татьяна и вовсе завалила. Но не тот она человек, чтобы растеряться и захныкать: из общежития перешла к дальней родственнице, к этой самой Дарье, поступила продавщицей в универмаг, приоделась, а осенью сдала вступительные экзамены вновь — теперь уже в медицинский. В общем, я Татьяне даже завидую: такая воля, такая настойчивость!.. Дай бог каждому. Понимаете, она, в отличие от многих женщин, и меня в том числе, умеет жизненные обстоятельства подчинить себе. Завалила? Раз — заявление об отчислении. Ее отговаривали в деканате, она ни в какую: ошиблась, извините, Мое призвание в другом. А дальше? Другая бы поплакала да и махнула к родителям. А Татьяна сама мать пригласила — когда уже устроилась у Дарьи и в универмаге: приезжай, посмотри, как я живу. И мать приехала, поплакала за Таньку — какая ты, мол, своенравная. Нет бы вернуться в родительский дом, раз ученой из тебя не получилось... У меня ведь Агриппина Кондратьевна выплакалась — в общежитии; у Дарьи попробовала — та ее так обругала!.. «Танька, — заявила Дарья, — девка что надо, свое от жизни возьмет. Мне бы такую дочь — мы бы с ней горы своротили!»
Вообще, это самое, пожалуй, интересное — их взаимоотношения, Татьяны с Дарьей. Дарья лишь недавно стала одинокой, лет семь назад. Первый муж у нее на фронте погиб, второго она выгнала — «Поп, а не муж. Зудит, зудит...» В третий раз выбрала кудлатого жуткого мужика-пропойцу с двумя детьми. Поговаривали, что жена от этого мужика сбежала куда-то, не то на Сахалин, не то на Курилы.
Удивительная была эта пара — Дарья и ее Степан. С раннего утра начинали ругаться: Степан требовал «рупь на опохмелку». И так примерно до десяти-одиннадцати, пока Степан не ухищрялся умыкнуть с Дарьиного огородика десяток ранних огурцов — и на базар. К вечеру приползал к Дарье развеселый, «на бровях», как говорила Дарья, и обязательно с букетиком для своей свирепой супруги. Что он делал целыми днями на базаре — знает одна милиция. По-моему, он там стал своим парнем.
Вот так они и жили: Дарья, вечно пьяный, грязный Степан и двое его пацанов-бандитов, наводивших страх на весь квартал набегами на сады и огороды. Но вы знаете, Дарья, по-моему, их даже любила, этих бандитов. Во всяком случае, всегда защищала грудью, в результате чего перессорилась со всеми соседями. Одним словом, с тех пор как Дарья вышла замуж в третий раз, она жила в состоянии непрекращающихся боевых действий: и со своим Степаном, который не желал работать принципиально, и с его мальчишками, которые обворовывали самым наглым образом не только соседей, но и саму Дарью, и с соседями, которые не раз грозились поджечь «осиное гнездо», и с милицией, которая грозилась сослать на Сахалин и даже подальше все ненормальное Дарьино семейство. И вот тут-то в доме Дарьи объявилась Татьяна.
Вообще, очень жаль, что вы с ней не успели познакомиться — вам бы многое тогда стало ясно. Прежде всего — Татьяна гордая. Но не это главное. Главное в том, что Татьяна знает себе цену (а цена эта, учитывая ее роскошную казацкую красоту — на вес золота), умеет эту цену выставить (я пользуюсь ее же терминологией, а она эту терминологию, как я понимаю, позаимствовала у своих товарок — продавщиц универмага), но главное — умеет всегда настоять на своем (вот сколько у моей Татьяны главного!).
Когда Татьяна разобралась, что Степан со своими пацанами сидят у Дарьи на шее и они объедают ее, работягу, — в открытый бой не полезла. Спокойно выяснила, что брак Дарьи со Степаном не зарегистрирован, поскольку она не развелась со своим прежним, «голубым» супругом; дальше она выяснила, что Степан в доме Дарьи прописан условно, как квартирант, всего на год; дальше потихоньку обошла всех соседей, записала их жалобы, составила колоссальное коллективное заявление (40 подписей) на имя прокурора республики. И завертелась судебно-милицейская каша! Месяца не прошло, как: 1. Степан был выслан за тунеядство. 2. Сыновья его определены на «трудовое воспитание» в детдом. 3. Дарья осталась «у разбитого корыта». С Татьяной вдвоем в огромном доме.
На Дарью вся эта кошмарная история свалилась как снег на голову. По-моему, ни она сама, ни ее благоверный Степан, которого она, как ни странно, мне кажется, все же любила, всерьез не верили, что события могут повернуться так круто. Ну, пошумят в милиции, ну, посудачат в суде, а кто же станет ломать семью?! И когда до сознания Дарьи наконец дошло, что она осталась одна, — с ней стало твориться что-то жуткое!! В течение лета она опустилась до такого состояния, что на нее было страшно смотреть: грязная, нечесаная, в каком-то рванье, проклинала все и вся... Вот тогда-то Татьяна не на шутку испугалась, что Дарья может выкинуть какой-нибудь совсем уж дикий номер, и перетащила меня из общежития к себе, то есть к Дарье.